Черкес на русской службе

Весной 1922 года руководители ВЧК и советской военной разведки стали регулярно получать от зарубежных резидентов и агентов, внедренных в эмигрантские круги, сообщения о подготовке и возможной скорой высадке на Кубани и Северном Кавказе отрядов недавно покинувшей Крым врангелевской армии.
 Информация о месте, времени и численности десанта разнилась. Но на запрос, кто будет возглавлять столь рискованное и дерзкое предприятие, все источники называли одного и того же человека — генерал Улагай.

ПОТОМОК древнего рода шапсугских князей по отцу и баронов фон Алимерт по матери появился на свет 31 октября 1875 года то ли в станице Ключевской (ныне город Горячий Ключ), в казаки которой впоследствии и был зачислен, то ли в Чугуеве, где в момент рождения крикливого мальца проходил службу его родитель.
 Отец будущего генерала Ислам-Гирей Улагай, после крещения принявший имя Георгия Викторовича, с шестнадцати лет служил русской короне. В июле 1851-го он поступил унтер-офицером в 14-й Черноморский линейный батальон и в том же году, участвуя в боях против горцев, заслужил Знак отличия Военного ордена Святого Георгия 4-й степени для мусульман, имевший порядковый номер «45». Русско-турецкую войну 1877–1878 годов встретил подполковником. Храбро бился с турками и геройски пал при взятии города Тырнов. По воле императора Александра II посмертно был произведен в полковники и похоронен в монастыре Святого Николая у горы Елены, где его прах покоится и поныне.


 После гибели отца братья-погодки Анатолий и Сергей воспитывались матерью. Но это обстоятельство ничуть не отразилось на их характерах и наклонностях — оба сына героя Балканской войны избрали делом жизни военную службу, посвятив ей себя без остатка.
 Сергей Улагай в 1895 году окончил по 1-му разряду воронежский Михайловский кадетский корпус, двумя годами позже — Николаевское кавалерийское училище, ранее бывшее школой гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, из которой, к слову, в 1834 году выпускался и М. Ю. Лермонтов.
 Двадцатидвухлетний хорунжий получил распределение в 1-й Хоперский казачий полк, откуда вскоре был переведен в Кубанский казачий дивизион, квартировавший под Варшавой. Всадники дивизиона, помимо прочего, составляли конвой командующего войсками Варшавского военного округа, а офицеры выступали на различных армейских кавалерийских состязаниях.
 

Горец Улагай, научившийся держаться в седле раньше, чем ходить, по праву считался лучшим наездником и не пропускал ни одних скачек. С них он неизменно возвращался с призами, устраивая бурные пирушки для сослуживцев. Но однажды приехал чернее тучи — на московском ипподроме на его глазах погиб старший брат Анатолий, офицер 2-го Хоперского казачьего полка: лошадь не смогла преодолеть барьер и со всего маху рухнула на землю, придавив седока.
 Почти год Сергей Георгиевич не находил себе места. И неизвестно, как бы утрата любимого брата в конце концов отразилась на психике молодого офицера, не начнись на Дальнем Востоке русско-японская война.

Отпуск на войну

КУБАНСКИЙ казачий дивизион, как и большинство воинских частей западных военных округов, не вошел в состав действующей армии, разворачивавшейся на просторах Маньчжурии. Что, впрочем, не помешало его офицерам в полном составе подать рапорта с просьбой отправить на фронт. Ни один из них не был удовлетворен: в отмобилизованных полках и дивизиях все вакансии были заняты.
 Но если сослуживцы Улагая изливали свой гнев на военную бюрократию в варшавских ресторанах, то мрачный сотник 31 марта 1904 года просто взял двухмесячный отпуск «по домашним обстоятельствам». И 19 апреля явился… в полевой штаб Маньчжурской армии, представ во всей красе перед ее командующим.
 Неизвестно, какие слова и аргументы нашел Сергей Георгиевич в разговоре с генералом Куропаткиным, но в тот же день он был прикомандирован «на все время боевых действий или до гибели» к 1-му Аргунскому полку Забайкальского казачьего войска. А менее чем через месяц получил тяжелое ранение.
 В официальной сводке за 14 мая об этом сообщалось так: «Утром 12 мая большой японский отряд силою до батальона пехоты и эскадрона кавалерии предпринял попытку наступления по главной ляоянской дороге, но скоро казаками был принужден остановиться, а затем отойти обратно к Тхуменза. В долине реки Айхэ японцы заняли позицию на высотах у селения Дапу и встретили висевших у них на плечах казаков сильным огнем. Перестрелка продолжалась с 10-ти до 4-х часов дня, причем японская кавалерия пыталась охватить правый фланг казаков и отрезать им путь отхода, но это не удалось. В ходе боя ранены Кубанского казачьего дивизиона сотник Улагай и 8 казаков-аргунцев, еще 2 казака контужены».
 

Японская пуля навылет прошла через грудь Сергея Георгиевича. Ранение было не из легких, но, несмотря на это, от эвакуации он отказался. И вскоре принимал поздравления от полюбивших и уже считавших его своим аргунцев: отважному сотнику прямо на передовой вручили Знак отличия ордена Св. Анны 4-й степени — шашку с выгравированной на эфесе надписью «За храбрость» и украшенную красно-белым темляком.
 Она стала первой боевой наградой Улагая, но далеко не последней. Он сумел отличиться в рейдах конных групп генерала Мищенко, лихо рубился бок о бок с кавалеристами генерала Рененкампфа. И к концу войны, в дополнение к Аннинскому оружию, его мундир украшали ордена Св. Анны 3-й степени, Св. Станислава 3-й и 2-й степени с мечами, Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.
 Так что в родной дивизион Сергей Георгиевич вернулся заслуженным боевым офицером, молва о доблести которого бежала далеко впереди него…

От войны до войны

ПОТЯНУЛИСЬ мирные будни. Кроме выполнения прямых служебных обязанностей заведовал кассой дивизиона, возглавлял гарнизонный суд офицерской чести. Обе эти должности были выборными, и факт избрания на них Сергея Георгиевича лишний раз подчеркивает тот авторитет и доверие, которыми он пользовался у сослуживцев.
 Вообще, Улагай был безупречным во всех отношениях офицером. Командир Кубанского казачьего дивизиона полковник А. К. Перепеловский летом 1908 года дал ему следующую характеристику: «К делу относится честно. Службе предан, требователен и настойчив, влечения к хозяйственным должностям не имеет. Отлично знает и любит строевое дело. Физически здоров, воспитанный, развитой и с хорошими способностями. В нравственном отношении безупречен. Трезвый, обладает твердым, энергичным, но немного вспыльчивым характером. К казакам строг, но справедлив, с товарищами живет в большом согласии. Лихой наездник, всему может научить нижних чинов не только рассказом, но и личным примером».
 

За все это время Сергей Георгиевич отпуск брал лишь однажды, и то не по своей воле. В январе 1909-го воспалилась рана, полученная в Маньчжурии, и подъесаула в приказном порядке отправили лечиться на европейские курорты, где он пробыл до конца весны. А вернувшись, опять с головой окунулся в службу.
 Семьей он так и не обзавелся, что, впрочем, в то время было в порядке вещей для офицеров русской армии. Будущий генерал и командир Улагая на полях мировой войны Петр Николаевич Краснов так писал об этой особенности биографии многих честных служак престолу и Отечеству: «Строевые учения, заботы о довольствии и снаряжении подчиненных, тактические занятия, смотры, боевые стрельбы, учебные сборы и маневры отнимали у офицеров все время. Личной жизни не было — была одна полковая семья, жившая одними, общими для полка, интересами».
 В октябре 1913 года Сергей Георгиевич принял командование над 2-й сотней родного дивизиона. Во главе нее и влетел лихим кавалерийским галопом в Первую мировую…
Прикомандированный

КУБАНСКОМУ казачьему дивизиону не часто доводилось схлестнуться с противником — главным образом его всадники несли ординарскую и конвойную службу при штабе армии и штабах корпусов. Лишь через несколько месяцев после начала войны Улагаю, уже произведенному в есаулы, посчастливилось повести сотню в настоящую кавалерийскую атаку: 11 ноября 1914 года у деревни Радогош его казачки разметали эскадрон прусских гусар, за что Сергей Георгиевич был удостоен ордена Св. Анны 2-й степени.
 И все равно служба по охране офицеров высоких штабов мало удовлетворяла горячего сотника. Он рвался в обыкновенную кавалерийскую часть, где стычки с неприятелем были повседневным явлением.
 После продолжительных хлопот Улагаю удалось добиться прикомандирования к 1-му Линейному генерала Вельяминова полку, входившему в состав 2-й Сводно-казачьей дивизии, чему в немалой степени способствовал начдив генерал-майор П. Н. Краснов, прекрасно знавший Сергея Георгиевича еще по русско-японской. Он сразу предупредил прибывшего в его распоряжение офицера, что постоянной должности для него нет, соответственно жалованье есаул будет получать только за воинское звание. В ответ Улагай лишь широко улыбнулся…
 На дворе стоял июнь 1915 года. Казачьи полки в этот период выполняли роль своеобразной кавалерийской завесы, не позволяя наступавшему противнику терзать арьергарды медленно отходившей на восток русской армии.
 

Работы им хватало. И вот тут опыт полупартизанских действий, приобретенный Улагаем еще в Маньчжурии, пришелся как нельзя кстати. Его все чаще стали назначать командиром небольших конных отрядов, решавших самостоятельные задачи. И вскоре молва о славных делах прикомандированного офицера пошла гулять по дивизии.
 Командуя двумя сотнями линейцев, Сергей Георгиевич удачно провел засаду у села Чукчицы, пленив около 80 германских улан. Возле поселка Савин Посад с тремя сотнями казаков изрубил две роты немецкой пехоты, взяв в качестве трофеев 8 пулеметов. Узнав, что в деревне Харитоновка остановился на ночлег австрийский эскадрон и германская батарея, ранним утром, как только неприятель тронулся в путь и втянулся в чащу, устроил на них лихой налет. Австрияки были рассеяны по лесу с большими для них потерями, все шесть немецких пушек утоплены в болоте. С нашей стороны в деле участвовало всего две сотни кубанцев. Но их вел Улагай! Главные же его подвиги были впереди…
 1915 год в истории Первой мировой войны принято считать «годом великого отступления русской армии». По большому счету это действительно так. Но, отходя под напором численно превосходящего противника, наши полки и бригады ухитрялись успешно контратаковать, нанося вражеским частям ощутимые потери.
 Во время одного из контрударов между австрийцами и русским 4-м корпусом 17 сентября завязалось упорное сражение. Фронт надломился. И тогда, не имея вокруг себя пехотных подразделений, четыре сотни казаков-линейцев, ведомые Улагаем, под пулеметным огнем в пешем строю с шашками наголо бросились навстречу австриякам, сошлись с ними врукопашную и обратили в бегство. За тот бой Сергей Георгиевич был удостоен сабли с черно-оранжевым темляком, став одним из немногих офицеров в русской армии, обладавших и Аннинским, и Георгиевским оружием — наградами, вручаемыми исключительно за личное мужество.
 А в следующем, 1916 году Улагай стал георгиевским кавалером. Самый почетный из боевых орденов он получил во время знаменитого Луцкого (Брусиловского) прорыва за то, что, «командуя тремя сотнями и пулеметным взводом полка, под сильным артиллерийским, ружейным и пулеметным огнем переправился вплавь через три рукава реки Стохода у деревни Рудка-Червище и, окопавшись на неприятельском берегу перед проволочными заграждениями врага, немедленно открыл по нему огонь. Эта лихая переправа много способствовала продвижению пехоты и дала ей возможность закрепиться на неприятельском берегу».
 Интересный факт: к декабрю 1916 года в 1-м Линейном генерала Вельяминова казачьем полку, фактически не вылезавшем из боев два с половиной военных года, ордена Св. Георгия 4-й степени удостоились всего шесть офицеров, включая командира части полковника Г. Г. Евсеева.
 Седьмым был прикомандированный к полку войсковой старшина (подполковник) Улагай.

В смутные времена

4 МАРТА 1917 года Сергею Георгиевичу было присвоено звание полковника. А 10 мая он наконец-то получил постоянную должность — был назначен командиром 2-го Запорожского казачьего полка. В конце августа его часть в полном составе поддержала корниловский мятеж, после чего Улагая отстранили от командования и заключили в тюрьму. Там он встретил известие о захвате власти в столице большевиками. Прекрасно понимая, что теперь его дело запросто может завершиться смертным приговором, Сергей Георгиевич в ноябре бежал из-под ареста на Кубань. Там он стал одним из инициаторов и самых активных участников Белого движения.
 Поначалу казаки, вернувшиеся в родные станицы после четырех лет пребывания на передовой, не торопились записываться в отряды борцов с советской властью. За месяц Улагаю едва удалось набрать роту пластунов, куда поступили в основном офицеры казачьих полков, хорошо знавшие своего нового командира по лихим атакам и набегам на германском фронте.
 

Не лучше обстояли дела и у других вербовщиков в белую Кубанскую армию. И хотя атаман Кубанского казачьего войска А. П. Филимонов желал видеть Улагая на посту командарма, Сергей Георгиевич отказался от этого предложения: командовать армией, которой не существует, он не умел. Да и не хотел…
 17 февраля 1918 года в упорном бою под станицей Выселки Кубанская армия потерпела поражение от красногвардейских отрядов. Ее остатки были вынуждены оставить Екатеринодар и отступить в горы Северного Кавказа. Почти месяц кубанцы зализывали раны и копили силы, пока во второй половине марта у станицы Ново-Дмитриевской не произошло их соединение с Добровольческой армией генерала Корнилова, выступившей в поход на Екатеринодар.
 Пластунский офицерский батальон кубанцев, вошедший во 2-ю бригаду «добровольцев», которой командовал генерал-майор Африкан Богаевский, 27 марта отличился в бою за станицу Елизаветинскую. На следующий день улагаевцы первыми зацепились за окраины кубанской столицы, выбив красных с фермы Екатеринодарского сельскохозяйственного общества. В том бою Сергей Георгиевич, за четыре года Первой мировой не получивший ни единой царапины, был тяжело ранен. И смог вернуться в строй лишь в июле.
 Летом 1918-го Улагай возглавил 2-ю Кубанскую казачью дивизию, вскоре после назначения получив генерал-майорские погоны. Генерал Врангель, сам блистательный кавалерист, так характеризовал своего выдвиженца: «До болезненности самолюбивый, честный и благородный, громадной доблести и с большим военным чутьем, обожаем среди своих офицеров и казаков. Отлично разбирается в обстановке, умеет проявить вовремя личный почин и находчивость. Обладает, несомненно, талантом крупного кавалерийского начальника. Однако имеет и недостатки: неровность характера, чрезмерную, иногда болезненную обидчивость, но раз решившись на что-нибудь, блестяще проводит решение в жизнь»
 Дивизия Улагая в короткое время стала одним из самых боеспособных и грозных соединений на юге России. Весной 1919 года к северу от Маныча именно она разгромила конный корпус Думенко, после отчаянной рубки у Великокняжеской заставила красных отступать к Царицыну. А затем, развернутая в корпус, сыграла решающую роль во взятии «Красного Вердена».
 В октябре Сергей Георгиевич вынужден был сдать командование корпусом: его кандидатура рассматривалась в качестве основной на пост атамана Кубанского казачьего войска. Но, окунувшись в кипящий котел политических интриг и тыловой неразберихи, Улагай вновь стал испрашивать для себя строевую должность. И в декабре был поставлен во главе объединенной кавалерийской группы, в которую вошли лучшие донские и кубанские конные части: по замыслу Деникина, это объединение со временем должно было стать подобием Первой конной армии красных и главным оружием в борьбе с ней.
 Сергей Георгиевич, безусловно, более других подходил на эту роль. Недаром все тот же Врангель в своих послевоенных мемуарах подчеркивал, что «генерал Улагай — отличный кавалерийский начальник, смелый и решительный, способный во главе казачьей конницы творить чудеса». Разумеется, он бы сделал все возможное, чтобы выполнить возложенную на него миссию. Но, прокомандовав группой менее трех недель, свалился в тифозном бреду.

Командарм и атаман

ЕДВА ОПРАВИВШИСЬ от болезни, Сергей Георгиевич 29 февраля 1920 года принял командование Кубанской армией.
 Следует отметить, что к идее ее создания, которая впервые появилась в умах некоторых белых генералов еще летом 1919-го, Улагай изначально относился негативно. Будучи монархистом до мозга костей, он был ярым противником любого федерализма, из-за чего, к слову, и поссорился со своим фронтовым начальником и покровителем генералом П. Н. Красновым, возглавившим самопровозглашенное независимое государство — Всевеликое войско Донское.
 Но когда кубанцы вручили ему судьбу своей армии, он не стал отказываться, хоть и понимал, в какой тяжелейший момент принимает на себя ответственность за жизни людей: фронт трещал по швам, казачьи полки и дивизионы, огрызаясь, с боями отходили вдоль Черноморского побережья на Туапсе.
 А дальше случилось непонятное. 15 марта на совещании высшего командного состава Кубанской армии было принято решение уходить в Закавказье. Через неделю Сергей Георгиевич убыл в Крым, где участвовал в военном совете, созванном для выбора нового главнокомандующего Вооруженными силами Юга России. Им стал генерал-лейтенант Петр Николаевич Врангель, потребовавший сосредоточения всех казачьих полков и дивизий в Крыму.
 10 апреля Улагай вернулся к армии и стал готовиться к выполнению приказа. Однако атаман Кубанского казачьего войска Н. А. Букретов заявил, что ни один кубанец не покинет родную землю, будет воевать и погибать на ней. Казаки и офицеры пребывали в растерянности: кого слушать — атамана или командующего армией?
 Многие, решив до конца продолжить вооруженную борьбу с Советами, взошли по сходням на прибывшие пароходы и вместе с генералами Улагаем, Шкуро, Науменко, Бабиевым и Муравьевым двинулись в сторону полуострова. А Букретов, обещавший, что будет с казаками до конца, 18 апреля… подписал приказ о капитуляции Кубанской армии и с несколькими ближайшими сторонниками сбежал в Грузию.
 

На полуострове Сергей Георгиевич какое-то время занимал должность представителя Кубанского казачьего войска при ставке главнокомандующего. 25 июня собравшаяся в Крыму Кубанская краевая рада избрала его войсковым атаманом — во главе кубанских казаков, первый и единственный раз за всю их историю, встал выходец из горских народов, черкес Улагай!
 Но его самого это, похоже, волновало и заботило менее всего: Сергей Георгиевич с головой был погружен в подготовку новой военной операции.

Десант на Кубань

ОНА ВОШЛА в историю под названием Улагаевского десанта и стала последней попыткой Белого движения переломить ход Гражданской войны: одной из политических целей десанта был подъем восстания в кубанских областях, которое впоследствии могло перекинуться на Дон.
 С военной стороны первая часть десантной операции была подготовлена и выполнена безукоризненно. Высадившись в начале августа у станицы Приморско-Ахтарской, отряды Улагая уже к 5 числу вышли на линию Поповичевская — Тимашевская — Брюховецкая, нанеся противнику ряд жестоких поражений. Была наголову разбита Кавказская казачья дивизия красных, пленен начдив Мейер с его штабом, захвачена вся артиллерия дивизии с большим количеством боеприпасов. В этот же день к улагаевцам присоединились повстанцы во главе с полковником А. П. Скакуном и казаки из освобожденных станиц общим числом более 2000 человек. Казалось, все идет по плану и развивается как нельзя лучше.
 Но дальше последовали три дня топтания на месте: Сергей Георгиевич ждал обещанного подкрепления из Крыма, а его все не было. Красные же не дремали — против десанта они стянули мощный кулак из одной кавалерийской и двух пехотных дивизий, трех стрелковых бригад, которых поддерживали три бронепоезда и два десятка броневиков. И 9 августа вся эта армада обрушилась на войска Улагая.
 С упорными боями Сергей Георгиевич и его командиры отводили свои отряды к побережью. Даже в этих условиях некоторые станицы по нескольку раз переходили из рук в руки. А в схватке за Брыньковскую улагаевцы ухитрились захватить более 1000 пленных и два десятка пулеметов.
 По мере приближения к Приморско-Ахтарской бои становились все более напряженными: в станице уже были разгружены оружие и боеприпасы для казаков, которые должны были подняться на борьбу с советской властью на Кубани под знаменами Улагая. Но массового выступления не произошло. И теперь белые стремились во что бы то ни стало успеть эвакуировать это оружие обратно в Крым, а красные — захватить.
 Для облегчения участи Улагая врангелевцы высадили на Тамани и под Новороссийском отряды генералов Харламова и Черепова, но они уже мало что могли изменить в судьбе десанта. Единственное, что оставалось Сергею Георгиевичу — с минимальными потерями вернуться на полуостров. И генералу это удалось. Даже советский военный историк А. В. Голубев, исследовавший последний период Гражданской войны по горячим следам, отмечал в своих трудах, вышедших в конце 1929 года, что «в те августовские дни Улагай крепко держал в руках управление своими частями и, несмотря на ряд частных поражений, не допустил разгрома своих главных сил. Это и дало ему возможность планомерно произвести обратную эвакуацию в Крым, забрав с собой не только все свои части, больных и раненых, но и около 12 тысяч мобилизованных, а также пленных красноармейцев».
 Еще одним подтверждением того, что десантная операция Улагая не была провальной, стало награждение Сергея Георгиевича 25 августа 1920 года высшей наградой Белой армии — орденом Св. Николая Чудотворца 2-й степени.

Забытый всеми

В ДАЛЬНЕЙШЕЙ обороне Крыма Улагай не сыграл сколько-нибудь заметной роли. Скорее всего потому, что крупных конных казачьих формирований, во главе которых генерал «был способен творить чудеса», у Врангеля уже не оставалось.
 После того как в ноябре 1920 года Красная армия взяла перекопские и чонгарские укрепления, Сергей Георгиевич покинул полуостров. Сначала он проживал в Королевстве СХС (сербов, хорватов, словенцев, будущей Югославии), где разбили свои лагеря остатки некоторых кубанских казачьих полков, а затем перебрался в Марсель.
 Вплоть до начала Великой Отечественной войны советские спецслужбы не выпускали Улагая из поля зрения. И, надо признаться, причин для такого пристального внимания у них было более чем достаточно.
 Доподлинно известно, что в 1922–1923 годы Сергей Георгиевич по распоряжению Врангеля готовил новый десант на Кубань и восстание на Северном Кавказе. Для этой цели генерал выезжал в Константинополь, где были зафиксированы его контакты с представителями французской и турецкой разведок.
 Но дальше планов дело не пошло. Более того, подробно изучая обстановку, складывавшуюся на Кубани и Северном Кавказе к середине 1920-х, Улагай пришел к выводу, что любое вооруженное вмешательство извне заранее обречено на провал. О чем и доложил Врангелю, вызвав большое неудовольствие своего начальника.
 После этого Сергей Георгиевич постепенно стал отходить от деятельности всех военных организаций русской эмиграции. Некоторое время он занимался политической работой в Горском монархическом центре, возглавляемом князем Бековичем-Черкасским. Но когда французы и турки все более и более активно стали толкать горцев к развязыванию террористической войны в Советской России, ушел и оттуда.
 Отставному генерал-лейтенанту чем-то надо было зарабатывать на хлеб. И Улагай, поскольку ничего другого не умел, организовал из кубанских казаков-эмигрантов цирковую труппу верховых наездников, вместе с которой с большим успехом гастролировал по Европе и Америке. Публика сначала замирала от удивления, а потом ревела от восторга, наблюдая за тем, что кубанцы выделывают на арене…
 В советской исторической литературе одно время усиленно муссировалась информация, что генерал Улагай сыграл решающую роль в военном перевороте в Албании в 1928 году, а во время Великой Отечественной сотрудничал с вермахтом и СС, активно формируя казачьи части для отправки на Восточный фронт.
 Все это не имеет никакого отношения к действительности. Ведущую роль во время путча в Албании действительно сыграл Улагай, но не Сергей Георгиевич, а его дальний родственник и однофамилец Кучук Касполетович. К началу же германского нападения на СССР бывшему лихому кавалеристу уже перевалило за 65, и находился он далеко не в лучшей физической форме. Поэтому гитлеровские спецслужбы даже не пытались связаться с ним в начале войны против Советского Союза. А потом его не стало.
 Убеленный сединами и забытый всеми старец спокойно доживал некогда бурную жизнь в Марселе и тихо ушел в мир иной 29 апреля 1944 года. В январе 1949-го прах Сергея Георгиевича Улагая был перенесен на русское кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.
 

Место захоронения генерала с каждым годом приходит все в большее запустение. Возможно, могила с надписью «Вечная слава русскому воину» скоро исчезнет совсем…

Игорь СОФРОНОВ
Фото из архива автора

 Источник

//Помни друг! Мнение авторов сайта может не совпадать с мнением автора статьи//