Кровавое лето в Бендерах (записки походного атамана). Части 4-7

Часть 4. Командировка на войну

ph00006-300x2312С утра в кассах городского агентства Аэрофлота гвалт стоял такой, что как говорят, уши вяли! Возмущение людей понять было можно — уже какой день рейсы: то один, то другой — то отменяли, то переносили! Что произошло — никто не говорит. И раньше в «голофлоте» был бардак, ну а ныне — вообще какой-то беспредел! Извинения «от имени Аэрофлота» на людей, отстоявших еще затемно при кострах в длинных очередях, сумевших все же заказать авиабилеты и так «пролетевших», никак не действовали…

 

Вадим с трудом протиснулся сквозь гудящую толпу от единственного обслуживающего окошка кассы, высоко над головой держа руку со стопкой паспортов и вложенных в них билетов. У входа в тревожном ожидании стояла вся группа: сотник Владислав Смолин, есаул Вячеслав Лекарев, хорунжий Борис Будунов, сотник Иосиф Брагинович, хорунжий Александр Ивашко, вахмистр Александр Шляхов, казак Александр Кулаков.

— Все-таки, блат — хорошая штука!.. Лида всю «бронь» для нас сняла, — выдохнул Вадим, подойдя к группе и раздавая паспорта с билетами, — Вылетаем завтра — двадцать первого. Но только до Иркутска. Это все, что можно было сделать… Сейчас буду звонить Меринову, он уж по своим каналам решит, как нас завтра в Москву отправить…

Перед тем, как разойтись, обговорили на следующее утро встречу у храма. Но Влад, Слава и Вадим до самого вечера были на месте. Сходили к отцу Александру, посетили на кладбище своих родных, съездили в детский лагерь, где отдыхала их детвора — попрощались. Детям не говорили, в какую «командировку» едут их отцы — они ничего не знали. Жены знали. Хоть и тревожились они, но друзья чувствовали: их «половинки» так до конца и не осознавали, что может ждать их мужей там — на Днестре… Пугать их и не думали, наоборот — старались вселить в жен уверенность, что все будет хорошо…

Вадим с улыбкой вспомнил прощание с матерью.

Накануне его отъезда она тоже уезжала в отпуск навестить родню в Екатеринбурге. Мало интересовавшаяся политическими событиями, она совершенно не обратила внимания на сказанные сыном слова, что он вскоре уезжает в Приднестровье, видимо посчитав это его очередной коммерческой командировкой… Что это за «командировка», Вадим не стал говорить — зачем мать держать в тревоге?
* * *

Тихий, теплый летний вечер не предвещал никаких тревог. В опустевшей квартире Вадим приготовил себе незамысловатый ужин, собрал в дорогу сумку, включил телевизор — сейчас «Время» начнется…

«Господи!.. Что же это?!!!» — будто пронзенный током, Вадим подскочил к экрану, моментально почувствовав мощный удар крови в голову, по спине пошли мурашки…

Схватил трубку телефона.

— Влад! — прокричал он, — Ты видишь? Как что?! Телевизор включи! Вчера вечером Бендеры захватили! Отдельные группы бьются в окружении!.. Город горит, блокирован «румынами»! Теперь видишь?… — В трубке слышно было только тяжелое дыхание Смолина — он уже все видел…

Стоя перед экраном, сжав кулаки, Вадим почувствовал, как предательски подкатывается ком к горлу… Панораму, лежавшего за рекой, в многочисленных клубах черного дыма города, оператор центрального телеканала снимал из-за какого-то укрытия с кручи левого берега. Монотонный, лишенный каких-либо эмоций, голос диктора ЦТ шел поверх и сквозь непрерывный гул близкой канонады, взрывов, треск очередей… Вот мост через Днестр. На том его конце у въезда в Бендеры сквозь сизую дымку прорываются яркие вспышки. «Румынские орудия стреляют», — понял Вадим, — «по левому берегу и мосту»… На автомобильном мосту были видны в клубах черного дыма, поднимавшегося столбами вверх, два огромных костра — горела какая-то техника… Оператор поменял свою позицию. Теперь на экране были видны бойцы — в камуфляже и «по-гражданке», короткими перебежками пересекающие какой-то пустырь перед мостом… Вот пробежали двое в лихо заломленных набок фуражках — казаки! И тут крупным планом: в наспех отрытом на берегу окопчике лежит и стреляет из ручного пулемета, одетый по форме, как на парад, казак в гимнастерке, перехваченной портупеей, в сапогах…, голубой околыш фуражки, голубые лампасы на синих шароварах — оренбургский казак!..


Ни тишина раннего утра, ни тепло яркого солнца, ни щебетанье пичуг — ничто не радовало, или просто не замечалось…

В оговоренное время казаки, одетые в дорогу «по-гражданке», встретились у храма. Кроме отъезжающих, подошли и другие казаки. Пришел атаман станицы. Сдержанно поздоровались крепким рукопожатием. Суровые лица, хмурый взгляд покрасневших глаз — мало кто спокойно спал прошедшей ночью. Но в глазах стояла злость! Каждый воспринял произошедшее в Бендерах, как личную трагедию, как оскорбление, как вызов, брошенный в лицо!..

Пришедшие в храм немногочисленные прихожане, уже в начале службы извещенные батюшкой о проводах казаков, молча пропустили вошедших вперед, с интересом и вопрошающей грустью заглядывая им в лица…

… Только где-то у стенки старушка прошептала кому-то: «Наши казаки на войну едут»…

Отец Александр знал, что им уже пора в дорогу. После молебна казаки причастились. Каждому из них батюшка вручил молитвенник, иконку, охранный пояс, повесил на шею новый крестик. Прежние нательные крестики казаки отдали своему духовному наставнику. Суров и возвышен был дух и тон его короткого напутствия. Сдержан, горд и немногословен — как отец, провожающий в бой своих сыновей, лишь блеск в глазах выдавал душевное состояние отца Александра…

Спеша на автобусную остановку и, остановившись на миг, чтоб еще раз взглянув на родные купола, осенить себя крестом, казаки увидели у ограды храма вышедших проводить их прихожан, казаков и отца Александра…

…Уже через много дней, когда группа вернулась из своей «командировки», казаки узнали, что пока их не было дома, каждый день в храме начинался и заканчивался молебном о их здравии и спасении. И вот в эти дни, признались тогда казаки друг-другу и батюшке, они чувствовали невидимую поддержку и защиту…
* * *

В этот воскресный день управа Иркутского казачьего войска встретила прибывшую группу какой-то скорбной тишиной и непривычным безлюдьем во дворе — лишь суточный наряд на входе.

— Атаман у себя в кабинете. Вас там ждут, — дежурный офицер сделал шаг в сторону, — проходите.

Меринов был не один. Навстречу вышедшим казакам с приветствием поднялись из-за стола походный атаман войска полковник Шелохов и, хорошо знакомый иркутянам редактор газеты «Русский Востокъ», патриот и общественный деятель Александр Турик…

Атаман говорил в своей обычной манере — тихо и размеренно. Его короткая речь была и напутствием, и инструктажем. Но Вадим чувствовал какую-то недосказанность в словах, да и в глазах, рядом сидящих с ним, стояло что-то непривычное, странное…

— И вот еще что…, — как-то неуверенно Меринов обвел взглядом всю группу казаков, остановился на Вадиме, — Найдешь через штаб Черноморского войска Сашу Бульбациева — старшего нашей группы, передай ему мой приказ: кто-то из них — пусть сам решит кто — должен вернуться в Иркутск…, — Меринов на секунду замолчал, и как выдохнул: — … Сопроводить «груз 200»… Сегодня утром пришла телеграмма из Тирасполя…

Атаман развернул, лежащий перед ним на столе, лист бумаги, прочитал:

— «Сергеем несчастье. Ждем родственников. Саша», — подняв взгляд, добавил: — Расшифровываю: во второй группе был только один Сергей — Васильев, «несчастье» — значит он погиб, «ждем родственников» — значит, положение очень трудное, казаки помощи ждут…

— А ведь вторая группа…, — атаману стало трудно говорить, — … Их там шестеро было…, — у него вздрогнули желваки, — … Всего несколько дней как туда уехала… на помощь Бульбациеву и Терешину…, — и внимательно посмотрев на казаков пристальным и, как показалось умоляющим взглядом, совсем уж по-отечески сказал: — Берегите себя…, прошу вас…

— Надеюсь, вы там не собираетесь сверкать желтыми лампасами и серебром погон? — с улыбкой спросил Турик, — От Русского национально-патриотического Союза, от редакции нашей газеты примите… и примерьте, — подойдя, вручил каждому по новенькому, еще шуршащему, камуфляжному костюму. — А это вам на расходы. Не ахти уж какие большие деньги — тут где-то по тысяче триста рублей на брата, но в дороге пригодятся…

— Все, помолясь, пора и в путь! — атаман, а за ним и все остальные встали из-за стола. — В аэропорту найдете вот этого человека, — протянул Вадим записку, — Он поможет с отлетом. Храни вас Господь!
* * *

Оставив группу ждать в зале, Вадим с Владом уже около часа метались по аэропорту в поисках нужного человека, везде натыкаясь на одни и те же ответы: «Где-то здесь»…, «Недавно тут был…», «Только что вышел»… И вдруг — «Да он уж час назад как домой ушел»…

Скоро уже объявят регистрацию рейса на Москву!

В кассе, как обычно в летнюю пору — все же в отпуск летят! — билетов нет.

— Влад, иди звони батьке, он еще в управе, а я вот сюда зайду, — Вадим кивнул головой в сторону двери с табличкой «Военный комендант», — Авось помогут…

— Разрешите? — открыв дверь, спросил Михайлов, и тут же что-то подсказало ему: «Ты здорово сглупил, зайдя сюда…»

Подняв несколько изумленный взгляд, в котором ясно читалось: «Кто это еще соизволил меня побеспокоить?», на Вадима из-за стола как-то лениво и с явной долей высокомерия смотрел чернявый, но с большими залысинами на абсолютно круглом и лоснящемся лице со здоровым румянцем, офицер-авиатор с погонами майора на безупречно отутюженном кителе…

«Я его где-то уже видел…», — мелькнуло в голове у Вадима.

Время торопило. Поэтому он все же рискнул.

По-уставному поздоровавшись, представился и попросил помочь в скорейшем вылете группы в Москву или Киев, кратко и напрямую сказал об истинной цели поездки в связи с последними событиями… Вадим старался быть убедительным, говорил горячо и искренне, но не успел он закончить, как майор, сидевший откинувшись на спинку кресла, и до этого молча слушавший, старательно пряча в уголках губ пренебрежительную улыбку, громко хмыкнув, перебил его:

— Что, казачкам в войнушку поиграть захотелось?

Как плетью хлестануло это Вадима, но он все же сдержался.

— Товарищ майор, — произнес Михайлов глухим и размеренным голосом, стараясь не выказать раздражения и нанесенной обиды, — Там людей безвинных убивают…, они помощи ждут. Там же и наши иркутяне гибнут!

— А я их туда не посылал…, — не убирая язвительной улыбки, произнес комендант, — Сами виноваты.

Кровь ударила Вадиму в голову — такого он стерпеть уже не мог!

И тут, как вспышка — он вспомнил, где видел и слышал этого холеного, с неизменной ухмылкой хама, уверовавшего в свою безнаказанность… Да это же «Мойша Ирод» (!) — майор Михаил Иродовский, прямо «в точку» прозванный так курсантами Иркутского военного авиаучилища, где он был когда-то командиром роты. Именно из-за него вынужден был уйти оттуда один из питомцев Михайлова, когда тот был еще военруком школы!

— Что ТЫ от меня хочешь, казачек? — уже зло, повысив голос и в открытую хамя, спросил майор. — Чтоб я вас пожалел? — и холодно, не скрывая пренебрежения и своей раздраженности, бросил: — Свободен! Капитан, покажи ему выход!

Вадим оглянулся. За разговором он и не заметил, когда и как вошел и, с интересом слушая, стоял у двери капитан-авиатор с большим жетоном на кителе…

— Ну и коз-з-ел же ты, «Мойша»! — презрительно глядя на коменданта, спокойным и тихим голосом, со злобой сказал Михайлов.

— Что-о-о-о?.. — с округлившимися глазами, угрожающе-протяжным голосом прошипел майор, и подавшись вперед, стал медленно поднимать свою ожиревшую тушку из-за стола…, — Да я тебя-я-я!..

— Сидеть!!! — резко, как выстрел, рявкнул взбешенный Вадим и сделал шаг вперед…

От неожиданности комендант резко плюхнулся обратно, вжав голову в спинку кресло.

Уловив краем глаза, как шелохнулся стоявший у стены офицер, Михайлов быстро оглянулся и уже тихо сказал: — Спокойно, капитан, все в норме…, — и тут же, с ворвавшимся в кабинет шумом зала, увидел в дверях Влада…

Вадим повернулся и, опершись кулаками о край стола, буквально навис над комендантом.

— Что, «Ирод», обоссался уже? Ведь «Иродом» — же тебя кличут? Нет, тварь ты не только «Ирод», ты — Иуда!!! — Хлестал он словами майора. — Ты ведь предатель!!! Равнодушие — это тоже предательство! Такие, как ты — предали народ и бросили его под пулеметы, предали нашу армию и бросили тень на честь офицера! Да ты и чести-то никогда не знал!!! Скольким людям ты жизнь опаскудил! Что, нашел себе наконец-то тихое, сытое место? Вон как откормился на отправке «чартеров» на «историческую родину»! Тебя для чего поставили на эту должность?! — выкрикнул он в лицо коменданту, в глазах которого уже стоял страх и растерянность, а румянец исчез…

— Молчать!!! — гаркнул Вадим и с силой припечатал ладонь к столу, увидев, как майор шевельнулся и приоткрыл было рот… — И смотри, как ты охамел, не чувствуя отпора! Барином себя возомнил? Верно говорят, что безнаказанность порождает вседозволенность! Ты, видимо, еще никогда в чужих руках не обсирался?.. Запомни, подонок, что с этого дня твой покой закончился!.. И даже не надейся — мы вернемся! И разговор у нас с тобой будет уже иным — фронтовика с тыловой крысой!..

По-строевому повернувшись, Михайлов пошел на выход, но в дверях вдруг остановился и бросил в кабинет: — Китель сними, Иуда! Только русский мундир позоришь!

Вместе с Вадимом вышел и изумленный увиденным Влад. Пропустив, за ними тут же вышел и капитан. Михайлов все еще находясь во вздернутом состоянии, чувствовал как его всего колотит изнутри…

— Подождите, казаки! — их догонял тот капитан. — Пойдемте со мной, чем смогу — тем вам помогу!

Легкая улыбка пробежала по его лицу, когда уже подходили к дверям начальника смены аэропорта: — А здорово ты, браток, «комендача» разделал… Молодец! — и видя хмурое лицо Вадима, добавил: — Да не беспокойтесь вы — улетите…

Вдруг в череде других, передаваемых в аэропорту по радио, объявлений, услышали: «Пассажира Михайлова — старшего группы, вылетающей в Москву просят зайти в комнату начальника смены…»

Так втроем и зашли туда. У начальника смены сидел и тот, кого казаки так долго искали. И минут через пятнадцать вся группа была уже с билетами в Москву… Но отправить казаков оказалось возможным только двумя рейсами с интервалом в два часа… Отправив пятерых первым рейсом, Михайлов, Смолин и Кулаков коротали время в зале ожидания. Вадим, еще находясь под впечатлением встречи с комендантом, подробно все рассказал.

— Эх, батька не знает об этом. Он бы «сморщил» этого гада…, — посетовал Влад.

— Да-а-а, надо бы…, — задумчиво произнес Вадим, и вдруг озаренно: — Есть одна идея. Влад, у тебя где-то тетрадка была, дай-ка мне ее…

Вадим буквально строчил, подробно описывая так встряхнувшую его встречу, намереваясь отправить это письмом, но тут, исписав уже несколько листов, увидел, идущего по залу, того самого капитана.

Поначалу офицер был несколько озадачен и смущен просьбой, но потом, хитро улыбнувшись и озорно сверкнув прищуром глаз, согласился:

— Ладно, давай, передам и поговорю с твоим редактором…
* * *

Месяца через два после этого Вадим узнал, что капитан сдержал свое слово. Попросив, по понятным причинам, не называть его, рассказал от себя и об увиденном в тот вечер, и о коменданте…

Корреспондент, заинтересовавшийся этим материалом, провел дополнительно собственное журналистское расследование — военный комендант аэропорта оказался еще «той штучкой»!

Большая газетная статья о долге и службе Отечеству, о патриотизме и офицерской чести (и об их отсутствии) вышла в дни, когда Иркутск все еще пребывал под впечатлением, как никогда всколыхнувших его, похорон погибшего на окраине Бендер казака Васильева. Статья рассказала о том, как Николай Терешин с черноморским казаком — бендерчанином Валерой, «благодаря» еще одному такому же коменданту — уже столичного аэропорта, пробивали стену равнодушия и бесчеловечности, мытарясь сами, мытаря Сережку Васильева, упакованного в цинковый гроб… Этот шкурник — комендант, с грязных рук прикормленный коммерсантами, посчитал, что Иркутску важнее доставить «Сникерсы» и сигареты!

И не составило особого труда, чтобы часть тиража той газеты попала в «Красные казармы» — военный авиагородок…

Что стало с тем майором — Вадим не знал. Но после, часто бывая в аэропорту Иркутска, он больше не видел его — на месте коменданта был уже другой офицер…

 

Часть 5. Прифронтовая полоса


Война — всего лишь трусливое бегство от проблем мирного времени.

Томас Манн

Одесса — город как город. Шумный и многолюдный, со своим шармом и неподражаемым акцентом жизни, как Одессе и положено быть. Живущий по своим законам, гудящий «Привоз»… Зычные таксисты на привокзальной площади, чем-то неуловимо напоминавшие извозчиков времен, так колоритно описанных еще в «Зеленом фургоне»… В привокзальном кафе можно было расплатиться почти любой валютой мира — отдав за порцию сосисок рубли или «баксы», сдачу, если хочешь, можешь получить франками, марками или украинскими купонами… Всюду лоточники, снующие фарцовщики, тряпичники, пацанята-газетчики, бабульки, торгующие семечками и таранькой… Обычная одесская жизнь!..

Но…

Электрички в Тирасполь — пункт назначения группы — не ходят! Даже поезда международного сообщения — в Бухарест, Софию — и те следуют в обход через Западную Украину…

Зал ожидания вокзала полон людей, выделявшихся на общем фоне — малыш с испуганным и совсем не детским взглядом, плачущие женщины, старики со скорбными лицами… Наспех собранные вещи…, у кого-то рядом стояла детская коляска, нагруженная хозяйственными сумками, какими-то узлами…, и из всего этого скарба торчал, приспособленный под древко, детский смятый сачок с привязанным… белым полотенцем!..

Приднестровские беженцы!..

В тенистом сквере у привокзальной площади общественностью, патриотическими, социальными и благотворительными организациями был развернут пункт сбора, размещения и отправки беженцев… Вот подъехал еще один «Икарус» с большим белым флагом над крышей, до отказа наполненным людьми… Все они только что из пекла, а тут, как назло, жара, духотища! Некоторые детишки бегают чуть не голышом, босиком по раскаленному асфальту, и даже тень не дает прохлады…

Казакам группы, увидевшим все это, трудно было представить, что испытали эти люди, бросившие обжитые места и бежавшие из района боевых действий. Что ждет их там, на обширных землях некогда единой и могучей державы, которая была для всех общим домом? Державы, которая на глазах расползлась по швам границ враз объявившихся суверенных и «незалежных» республик, ставших освобождаться от «оккупантов»…

Именно здесь — в одесском привокзальном сквере — казаки почувствовали близкое дыхание той страшной войны. Отсюда началась ее прифронтовая полоса!

Михайлов видел, как то там, то здесь к беженцам подходили казаки его группы, слушали… Вадим с Борисом приблизились к сидящим на скамейке мужчине лет пятидесяти и женщине с двумя девочками.

Женщина, слушая говорившего с кем-то, мужа, прижимала к себе двух малышек, успокаивая, гладила их светлые головушки. В глазах ее стояли слезы…

— … Не хотим испытывать судьбу, — мужчина закончил фразу, перевел дух, пытаясь справиться с душившим его волнением, находясь до сих пор во власти черных воспоминаний о том аде, из которого им удалось вырваться, — Все это надо увидеть своими глазами, никакими словами не передать, что мы пережили. Квартира у нас в центре, так что оказались в самом пекле… Бьют по горисполкому, стреляют по жилым домам, мы с женой и с внучками прячемся в ванной, лежим на полу. Я по квартире, не поднимая головы, только на животе переползал… Мебель, вещи — буквально все (!) в доме разбито, сметено близким взрывом, стены посечены пулями, осколками… На полу сплошное крошево из стекла… Диван загорелся, я его еле потушил — комната вся черная от гари… Посмотрели бы, что с городом они сделали! Гимназия сгорела, депо, бензозаправка рядом была — тоже… Везде пожары! Почтамт выгорел дотла, исполком — это сейчас просто руины!

— … Мы-то издали смотрели на Бендеры, и то ужаснулись утром 20 июня, когда весь город был охвачен пламенем, — заговорила, стоявшая рядом с ними женщина. — Взрывы, сплошная канонада, над городом клубы дыма… Что за звери?!..

— Звери? Не-е-ет… Это фашисты! Они за нами, как за зверями в лесу, охотились… Везде на крышах снайперы. Соседка подошла к окну, приоткрыла штору и пулю получила. А ведь у нее еще в апреле муж погиб, трое ребятишек остались… Трое сирот! Как-то небольшое затишье было, выглянул через окно во двор. Вижу — перебегают двое мужчин, один из них совсем старик, и мальчик лет двенадцати. И тут на них ОПОНовец выбегает. Дает очередь. Старик, как стебель подкошенный, упал. Другой мужик успел за угол дома убежать, а мальчик…, — у говорившего дернулся кадык, — … Он, наверное, растерялся — побежал назад. Так тот его вдогонку очередью уложил, подошел и добил его, раненого… Фашисты они!

Михайлов с Будуновым стояли шокированные услышанным рассказом, молчали.

— Мы два дня в ванной просидели. Девчушки напуганы. Как взрыв — они в рев!

— А родители-то их где?

— Воюют. Дочка тогда до дома дойти так и не смогла, дозвонилась до нас только ночью из крепости. Там госпиталь развернули, а она у нас врач. В нем осталась. Раненных очень много. Звонила нам часто, пока эти гады узел связи из пушек не расстреляли… И Алешка — зять наш, тоже воюет. Он на дежурство ушел — в милиции работает — в тот вечер и началось все. Видели его, когда наши уже в город ворвались. Заскочил домой с солдатом, попросил собрать ему чего-нибудь съестного для гвардейцев. Все эти дни он с ними узел связи оборонял. Спросил, где Аленка, поцеловал дочек, сказал, чтоб мы уходили из города… А уж после того, как в соседний дом попала ракета — много там погибло! — дом-то рухнул…, мы наспех собрались, упаковали вот эти сумки, как могли…, взяли документы, фотографии да то, что за всю жизнь скопили, какие-то несколько тысяч, да золотые сережки, колечки — и, как затихло немного, к мосту — в Тирасполь. Сколько убитых лежало на улицах города! Город весь в руинах, не знаю — остался ли хоть один дом в центре целым? А сколько сгоревших, подбитых танков и бронемашин бросили кишинёвские вояки — ни в каком кино не увидишь столько лежащей на улицах города мертвой, искореженной техники — это ж какие бои были?! Только стихло, как люди из города сплошным потоком ринулись к мосту. Но мало этим зверюгам врезали! Они лишь затаились. Мы только подошли к мосту, как вновь загрохотало, зажужжали пули. Страшно было! Люди бежали по мосту под огнем… Чуть что — падали наземь, я хватаю Наташку — три годика ей, — закрываю собой. Если меня, думаю, подстрелят, так хоть ребенок цел останется… А Ольга, жена, хватает в охапку старшую Светку, та от страха криком кричит, я ей — цыц, голову прижми!.. На мосту одна женщина — до сих пор передо мной ее глаза, полные ужаса, — напротив, бежала нам навстречу, в эту кровавую бойню… Не забуду, как срывающимся голосом она кричала: «Боже, у меня там дети!!!» В общем, не знаю как, чудом уцелели, кое-как добежали до Паркан. Там стало полегче, нас уже автобусы ждали…

— Куда же вы теперь?

— К сватам поедем — родителям нашего Алешки, под Воронежем живут…, — сказала молчавшая до этого женщина, — Сколько мы у них пробудем? Если б знали, что этот кошмар кончится через месяц-два, можно было бы и здесь как-то прожить да вернуться вскорости… Но мне кажется, все это затянется надолго. Не знаю, что будет?

— Югославия тут будет — вот что! — воскликнул мужчина, резко вскинув голову. — Дай Бог, чтоб я ошибся, но мира здесь долго не будет, это уж точно.
* * *

Вадим с Борисом долго молчали — не могли прийти в себя… Видели, что в таком же подавленном состоянии находились и другие казаки группы. Это ж, сколько крови, сколько людского горя!

Услышанные рассказы — много и у каждого свой — огнем прошли через их сердца. Души терзаемые гневом, жаждали мести — святой и справедливой!

Привести себя в порядок и скорее в путь! Пока главная задача группы — доехать скорей и без «приключений»!

Меры предосторожности в пути казаки соблюдали неукоснительно. На то были причины.

У каждого из группы среди вещей и личных документов, «на всякий случай», лежали другие, «липовые», но безупречные документы: командировочные удостоверения, доверенности, договора, требования, накладные… Согласно им, из разных городов Иркутской области и Красноярска в Тирасполь ехали незнакомые люди: два «фирмача» для закупки на «КВИНТе» крупной партии коньяка, заводской снабженец для «выбивания» недопоставленных электромоторов, группа наладчиков промышленно-технологического оборудования для исполнения договорных обязательств, коммерческий директор предприятия с предложением о поставке продуктов лесохимии…

Еще в Москве, взяв билеты на скорый поезд, идущий через всю Украину, группа разделилась, рассредоточилась по вагону. Знали, что молдово-румынские спецслужбы выслеживают группы добровольцев, направляющиеся на помощь Приднестровью. Слышали, что были и неоднократные стычки с украинскими националистами.

«Сквознячок» украинской «самостийности» казаки почувствовали именно по дороге в Одессу. Иногда слышали, как в разговорах пассажиров проскальзывало пренебрежительное отношение к людям других национальностей, ну а «москали» — «кацапы», «русяки» — «лапти» среди остальных здесь были вне всякой конкуренции! Послушать их, так оказывается, что только русские виноваты во всех бедах «неньки-Украины»…

В вагоне подгруппы не общались между собой, но держали друг друга в поле зрения. Так же вели себя и в Одессе.
* * *

Прибыли на автовокзал. Взяли билеты на автобус.

Ехать, в общем-то, недолго — часа полтора. Глядя в окна, казакам даже не верилось, что где-то рядом идет война. Все в зелени, чистенькие и аккуратные села, благоухающие сады, уходящие в даль ровные полосы виноградников, по полям ходят тракторы… Яркое солнце, голубое небо, тишина…

И вдруг идиллия закончилась. Автобус подъехал к мосту через какую-то речушку, приняв вправо, въехал на большую площадку, наскоро выложенную аэродромными плитами, и остановился рядом с бронетранспортером, на борту которого красовался «намалеванный» украинский флажок… Дорога впереди уложена бетонными блоками так, чтобы проезжавший автомобиль мог двигаться «змейкой», не набирая большой скорости. Недалеко стоял строительный вагончик с развевающимся над крышей «жевто-блакитным прапором», рядом с мостом — какое-то бетонно-блочное укрепление… Пограничный блок-пост! На площадках по обе стороны дороги стоят грузовые и легковые машины, солдаты с нарукавными повязками под цвет украинского флага тщательно проверяют груз, багаж пассажиров, документы…

В автобус зашли двое военных, стали выборочно проверять документы и багаж у пассажиров.

— С какой целью пересекаете границу? — спросил украинский пограничник, листая паспорт Лекарева.

— В командировку еду…, — вальяжно ответил Славка, быстро войдя в образ «крутого фирмача».

— Ваше командировочное удостоверение, пожалуйста, — потребовал военный. Не найдя в поданных документах ничего предосудительного и, взглянув на солидную кожаную папку, которую Славка убирал в дорожную сумку, козырнул.

Сидя на заднем сиденье, Влад с Вадимом, не подавая вида, внимательно за всем наблюдали. Вот второй военный подошел к Саше Ивашко, открыл его паспорт…

— Почему через границу валюту провозите?

— Валюту?.. — переспросил изумленный Ивашко.

«Погранец» вынул и показал Саше три бумажки украинских купонов, лежавших в паспорте.

— Да разве ж это — валюта? — «ляпнул» языком Ивашко, и тут же, поняв, что в данной ситуации он «дурь сморозил», уже иным тоном «подыграл»: — Ведь на это даже кило сала не купишь!.. Да куда я их дену? Мне все равно дня через два обратно ехать…

Пограничник отстал от Ивашко, тут же подошел к Смолину, потребовать открыть сумку для досмотра. На дне сумки увидел камуфляж.

— А это что? — пристально глядя хитрыми глазами, спросил пограничник.

— Как чё? Не видишь — спецовка… На работу купил. А чё такого?.. Нельзя чего ли? — играя «простачка», «расчёкался» Влад, — На заводе я в чём буду?

…И снова дорога. Снова мирные поля, села. Снова навстречу попадаются автобусы под белыми флагами…
* * *

Впереди показался город. Тирасполь! Доехали!

На въезде в город дорога вновь перегорожена «змейкой». Но всех казаков группы поразили, написанные на бетонных блоках большими белыми буквами, слова: «ПМР-оплот интернационализма»!

Через открытые окна, проезжающего по Тирасполю автобуса, во всей красе был виден очень уютный, в неге лежащий под лучами южного солнца город, утопающий в зелени садов и скверов, благоухающий нежным ароматом ярко цветущих клумб и газонов. Райское, просто благодатное место. Но… Взгляд часто натыкался на идущих по улице людей, затянутых ремнями в «камуфляж» и «песчанку», на вооруженные патрули в черных беретах, на красно-зеленые флаги с черными лентами — в Приднестровье траур…
* * *

…Этого плотненького пожилого мужчину с открытым добрым лицом, но беспокойным взглядом, несколько суетливого, с потертой дорожной сумкой через плечо, Вадим заметил еще на вокзале в Одессе. Увидев кого-то из знакомых, он буквально бросился к сидевшей группе беженцев… Плакала, говорившая с ним, женщина. Беззвучно плакал и мужичок… Потом Вадим взглядом выхватил его же, стоящим в очереди у кассы автовокзала. Понаблюдал. Суровое лицо, потухший и какой-то отсутствующий взгляд — от былой живости не осталось и следа. Ехали с ним в одном автобусе…

— Извините, пожалуйста, — обратился Михайлов к этому случайному попутчику, когда пассажиры вышли из автобуса, — Вы, видимо, тираспольчанин?.. Не подскажите, чтоб нам долго не плутать, как найти штаб казачьего войска?

Мужичок как-то боком сделал шаг назад, смерил Вадима настороженным взглядом немигающих глаз и, недоверчиво, но жестко спросил:

— Вам — это кому? Вы кто? Зачем вам нужен казачий штаб? — и, не поворачивая головы, глазами поискал кого-то по сторонам…

Михайлов знал, что мужик группу все равно бы не увидел — по-одному, по-двое казаки разошлись… Или он патруль высматривал? Хоть они находились уже на СВОЕЙ земле, но с патрулем не очень-то хотелось объясняться… Вадим решил довериться незнакомцу, к которому, понаблюдав и сделав вывод, был уже расположен.

— Расслабьтесь, отец, мы — свои… Мы — казаки из Иркутска. Нужно объяснять, для чего мы к вам прибыли? Или мандат показать?

— Отку-у-уда-а?… — мужичок округлил глаза, и тут лицо его озарилось такой неподдельной радостью! — Братушки!.. Дорогие вы наши!.. Я же сам казак!.. Конечно, покажу…, я провожу вас! Пойдемте!.. Я в командировке был, а тут такое!..

Вадим повернулся, махнул рукой, подзывая казаков.

Степан, как представился после попутчик и провожатый группы, с таким восхищением и гордостью посмотрел на подошедших казаков!

— Если уж сибиряки к нам на подмогу едут, — воскликнул он с блеском в глазах, — то…здец Снегуру! В своей же крови захлебнется!
* * *

… Весь асфальт главной площади города усыпан цветами — сегодня приднестровцы прощались с павшим в боях за Бендеры защитниками.
* * *

Такого величавого памятника, сравнимого разве что с «медным всадником», Вадим нигде и никогда более не видел. Памятник Александру Суворову — величайшему полководцу и основателю Тирасполя для всего Приднестровья был не просто памятником. Это символ, это отлитое в металле олицетворение преемственности эпох!

На резко остановившемся у самого края кручи горячем боевом коне, — будто в гневе пригнувшим голову к широкой груди, кажется, еще миг и он, под властно натянутыми поводьями, подав круп назад, вот-вот встанет на дыбы, в нетерпении уже подняв мощное копыто, — со шпагой и с развевающейся на ветру накидкой, старик Суворов призывно вскинул руку вверх.

Этим энергичным взмахом руки, этим поворотом гордо вскинутой головы с неизменным хохолком, Суворов, казалось, говорил: здесь — Россия!

… Взмах руки, как его, прошедший через века, призыв: «За мной, чудо богатыри!..»

… Взмах руки, как за секунду до его команды: «Братушки, залпом — пли!..»

… Взмах руки, как предупреждение врагам Отечества!

Замедляя шаг, иркутяне остановились — столько энергетики, столько символизма было в облике Суворова! О чем думали в ту минуту, стоя на центральной площади Тирасполя — можно только догадываться… Как узнали они чуть позже — для защитников Приднестровья дед российского воинства Суворов стал символом и знаменем победы!

Сильнее всех это выразил, воевавший в рядах казаков, русский патриот — доброволец из Риги поручик Михаил Устинов. Написанная им песня на музыку известного марша защитников Москвы, стала любимой казачьей боевой песней тех дней!

…То ли утренний иней, то ль дым,

Снова порохом пахнет земля,

И Суворов со шпагой с коня

В ратный путь провожает меня!

Под двуглавым орлом

Мы в атаку пойдем,

Как ходили в былые века,

И Суворов живой

За Тирасполь родной

Поднимает на бой казака!

Пусть стволов не хватает в строю

Постоять за свободу свою,

Но Суворов зовет весь российский народ

Поддержать приднестровцев в бою!..

Уже скоро и казаки-иркутяне станицы «Вилимской», взяв в руки оружие и идя в бой, как девиз, как заклинание говорил: «Ну, братья-славяне, с нами Бог и дед Суворов — мы победим!»
* * *

То, что именно здесь находится штаб Черноморского казачьего войска, прибывшие вилимские казаки-иркутяне поняли сразу, еще издали, увидев рядом с большим одноэтажным домом недалеко от центра города стоявшую боевую технику, челноками снующие БТРы и машины.

Только успев подъехать, как сразу же срывались с места грузовики, унося на запад в момент забравшиеся в них вооруженные группы; надсадно урча, на дороге разворачивался БТР с облепившими его броню людьми в камуфляжных «комбезах»…

…Вот подъехал БТР, но весьма странного вида, — Ого-о-о! — как один, увидев его, воскликнули казаки от удивления и восхищения, — обшитый листами дополнительной брони с написанными на борту словами: «ЗА АТАМАНА КУЧЕРА!», вместо башни с пулеметом наверху были установлены два подвесных авиационных блока УБ-32, явно снятых с боевого вертолета… 64 ракеты да еще крупнокалиберный пулемет ДШК, выставленный вперед через лобовую броню… — вот это силища! Как говорят, голь на выдумку хитра!

Уже подойдя к штабу, казаки увидели еще одну «невидаль» — с парой рваных в лохмотья колес, стоял КамАЗ, по периметру обшитый бронелистами, а из кузова торчали два ствола автоматической зенитной установки ЗУ-23-2, но… по всей длине кузова шла оскорбительная надпись: «ПМР не государство, а казак не человек»… Ба-а-а! Да это же трофейная штучка! Тут же рядом стояли еще две таких же «штучки» — отбитые в бою у «румын» бронетранспортеры, с которыми, балагуря и споря, возились механики, приводя доставшуюся им технику в порядок.

— …Да я говорю тебе, что это чешский!.. — хлопнув по броне одного из БТРов, доказывал один казак другому — Ты на движки посмотри, внутрь «брони» глянь — там же все по-чешски!.. Я два года в Центральной группе прослужил… Что я, по-твоему, чешские слова от румынских не отличаю?..

Около другого БТРа была слышна беззлобная перебранка. Один из казаков с ведерком зеленой краски закрашивал опознавательные знаки и надписи, нанесенные кишинёвскими вояками на броню… Другой, уже белой краской, широкой кистью писал спереди и на бортах большие буквы «ПМР», и чуть поменьше — «Атаманская сотня».

— Эй, ты, «гоф-малер»!.. И не вздумай мне даже… твою мать, это закрашивать! «Румыняки» явно «берега попутали», вот сами на свою погибель и написали!.. — крикнул, высунувшийся из люка казак с красной лентой на лбу и в тельняшке, видневшейся из-за воротника и сквозь дыры подранного пятнистого «комбеза».. — на борту его бронетранспортера крупными белоснежными буквами было написано «Смерть оккупантам!» — … Иди лучше ту гадость замалюй, что спереди написана! — на нижней лобовой броне чуть наискосок шла надпись «За единую независимую Молдову!»

— … А ты, — не унимался «морячок», обращался с улыбкой уже к другому «художнику», — Что там отхохмил на той-то «броне»? — кивнул он головой куда-то в сторону. — Это ты написал «Бухарест — столица ПМР»?.. Такие шутки, знаешь ли, уже политикой пахнут…

«Художник» обалдело посмотрел на «морячка», опустил кисть в баночку и, вытирая тряпицей пятна белой краски с рук, хмуро протянул:

— Поли-и-итикой? Чем пахнет ИХ политика мы с тобой на мосту сполна узнали…, да на улицах Бендер нанюхались!.. Плевать я хотел на политику!.. И ложить я… хотел на всех политиков, кто допустил такое!..

Свернув к калитке, что вела во двор штаба, казаки увидели стайку ребятишек, облепивших стоящую у входа пушку. Пушка, как пушка. Обычная противотанковая — «Рапира». Но и здесь, улыбнувшись, они невольно остановились. На стволе красовалась надпись: «Я стреляла по ПМР — больше не буду!»

— Ну и черноморцы!.. Что казаки, что моряки — юмор, видать, у них в крови! — засмеялись иркутяне, — Одним ведь воздухом дышат, да и Одесса рядом!.. — вспомнился им эпизод из истории Великой Отечественной войны, когда бойцы морской пехоты Черноморского флота, оборонявшие «Одессу-маму», внезапной атакой захватили немецкое дальнобойное орудие и выставили его напоказ одесситам… На стволе той пушки было написано: «Я стреляла по Одессе — больше не буду!»

Тут, бросив взгляд в сторону калитки, Вадим обратил внимание на листик бумаги, что висел на заборе…

— Что там, Михалыч?.. — к Вадиму, как пораженному столбняком, подошли казаки.

«Дорогие дяденьки казаки! Вам сейчас тяжело. Я очень хочу помочь вам, но я еще маленький. Защитите нас. Желаю вам счастья и мира. Спасибо Вам! Саша Вьюшков. 7 лет».

И словно бросая вызов силам, развязавшим братоубийственную войну, хлопчик сопроводил свое «открытое письмо», написанное неровным рядом печатных букв, ярким фломастерным рисунком, где были взрывы, летящие самолеты, и горящие танки со… свастикой на башнях (!), а сверху — лучистое желтое солнце и голубое небо, через которое красными буквами выделялись слова: «Мы за мир!»

Стоя с комом в горле, Вадим вдруг подумал, что как когда-то в Отечественную — наших дедов, эти незамысловатые, идущие от чистого детского сердца слова, что приходили в письмах на передовую, согревают своим теплом и придают сил тем, кто и сегодня встал на защиту Русской земли…

— Это тебе, Сашко, спасибо…, — сказал кто-то из рядом стоящих казаков.
* * *

Тепло попрощавшись со своим провожатым, — Степан не смог сдержать предательски навернувшихся слез — казаки всей группой вошли во двор.
* * *

Штаб ЧКВ был, словно растревоженный улей…

Одного взгляда на этот просторный двор хватило, чтоб сразу вырвались из памяти и встали перед глазами до сердечного всплеска такие знакомые кадры из любимых с детства фильмов о той войне — с немецкими фашистами. Такой же показывали жизнь и обстановку в боевом партизанском лагере или в ближней прифронтовой полосе в преддверии подготовки к скорому наступлению… Все это, пусть в очень сжатом, но так колоритно сконцентрированном на одной площадке виде, даже несколько смутило и «придавило» иркутян — будто попали в те далекие года! — в тот момент они почувствовали себя такими «зелеными салагами»…

…Снуют с озабоченными лицами вооруженные люди, некоторые из них в бинтах, хлопают двери штаба, то и дело подъезжают-отъезжают автомашины. У входа в штаб стоял дежурный с автоматом наперевес…
* * *

Во дворе, накрытая маскировочной сетью, стоит зенитная установка ЗУ-23-2. И она здесь не случайно. Одной из шокирующих новостей, которую казаки вилимской группы уже услышали по дороге в штаб, была та, что вчера в шестом часу вечера власти Кишинёва впервые применили «молчавшие» до этого современные МИГ-29…

…Когда появились «родные» МИГи, никому и в голову сразу не пришло, зачем они прилетели. МИГи-то — наши, советские, с красными звездами! Даже когда от них отделились черные точки. Даже… Страшные взрывы потрясли опоры моста, и, через секунду, будто срезанные ножом, около десятка бетонных столбов, державшие троллейбусные провода, рухнули на асфальт. Взрывной волной развернуло и опрокинуло «КамАЗ», гвардейцев погребло под баррикадой. Мертвые скрепили собой опоры моста. Мост устоял. Бомбовый удар пришелся и по жилым районам города Бендеры, расположенным в непосредственной близости от складов ракет и горючего ракетной бригады 14-й российской армии, стоящей в Суворовской крепости. В следующий момент эта пара МИГов обрушила свою смертоносную начинку на село Парканы, расположенное на левом берегу Днестра, напротив Бендер. Три бомбы упали на подворья домов по улице Ленина… Одна бомба, по самый стабилизатор, воткнувшись в землю около порога дома, не взорвалась. Две другие, сметя надворные постройки и серьезно повредив несколько домов, образовали воронки диаметром около 15 метров и глубиной до трех метров, моментально заполнившиеся грунтовыми водами. «И стали люди мертвыми рыбами в мертвом озере»…

Эти самолеты были подняты в воздух с военного аэродрома «Маркулешты», расположенного чуть севернее молдовской столицы. Там же дислоцировались еще 28 современных крылатых машин, не противясь воле Бори Ельцина, любезно переданных маршалом авиации Евгением Шапошниковым Молдове, — а ведь в Приднестровье уже шли бои…
* * *

В тени, раскинувших свои ветви деревьев, плотной кучкой, лежа на земле, спало несколько казаков. По виду их «камуфляжей» и маскировочных «комбезов» — потертых, местами подранных, пыльных, в грязных и бурых пятнах было понятно, что они не один день пробыли в бою, только недавно вышли из того ада, что зовется Бендерами… Даже умыться, видимо не было сил — усталость скосила их…

… Весь двор утопал в аромате чего-то вкусненького… — аж под ложечкой засосало! На импровизированной кухне — сложенной из кирпичей и слегка обмазанной глиной длинной печи — женщины готовили пищу… Тут же наскоро сколоченный из досок стол, за которым на лавках, сняв «камуфляжи», сидели несколько казаков, судя по стуку ложек — голодных и смертельно уставших. Казалось, еще секунда-другая, и они тут же уснут, не успев встать из-за стола… Это ведь, как известно, только у немцев — «война войной, а обед — по расписанию»…

…Одна чернявая дивчина бережно перевязала руку бойцу, а там под навесом женщина стирала в детской ванночке обмундирование, сразу развешивая его на забор под палящее солнце, тут же другая поливала из ковша воду на спину умывающемуся казаку…

«Ах, милые вы наши, дорогие подруги!.. Чтоб без вас делали?» — подумал Михайлов, глядя на них.

Во дворе стоял радиоприемник. Приднестровское радио передавало объявления гражданам республики, новости, указы президента ПМР, постановления правительства… В связи с широкомасштабной агрессией Республики Молдова, Верховный Совет Приднестровской Молдавской Республики сегодня принял решение, что более ни о какой автономии или федеративности не может быть и речи — только независимая и суверенная республика! Последние оперативные сводки, как передаваемые в те далекие годы: «От Советского информбюро. В последний час…», ничего утешительного не доносили… Дубоссары, Кашница, Дороцкое, Кочиеры, Кицканы, Бендеры… — в огне все левобережье!

В перерывах между сводками из радиоприемника и репродукторов на улицах города шли, трогающие душу и сердце, полные правды и трагизма песни Игоря Талькова, Виктора Цоя, «Голубых беретов», Жанны Бичевской. И вдруг:

«… Нас оставалось только трое

Из восемнадцати солдат»…

На все то, что услышали и увидели за последние часы, еще в душу легли и слова этой песни — мороз по коже!..

Сознание Вадима будто выкрикнуло, бросая его в реальность: «Все очнись! Ты на войне! И не на той — киношной!.. Эта война — настоящая!»
* * *

— Ну что, отпускники-туристы…, — улыбнувшись глазами, обратился к группе Вадим, — Мы на месте… Подождите пока нас здесь, — кивнул на лавочку у стены штаба. — Борис, пойдем…

Казаки, поставив свои сумки и как-то смущенно оглядывая двор, рядком сели на лавку. Михайлов с Будуновым предъявили искренне удивившемуся дежурному свои удостоверения Иркутского казачьего войска, спросили: здесь ли атаман или к кому им обратиться.

Не прошло и минуты, как начальник штаба ЧКВ, с покрасневшими и ввалившимися, видно, от накопившейся усталости и хронического недосыпания, глазами, просмотрел поданные ему бумаги и документы. Вскрыв конверт, пробежал взглядом по строчкам письма, адресованного атаману ЧКВ Виталию Бондарчуку от атамана ИКВ, молча встал, вышел из-за стола и поочередно крепко обнял Вадима и Бориса, по православному троекратно поцеловал каждого.

— Спасибо, братушки! Ваш батька может гордиться своими орлами!.. Ваши земляки — настоящие герои! Каждый за десятерых дрался! В Бендерах, если бы не они!.. — начштаба перевел дух и, взяв письмо, сказал: — Пойдемте к атаману. Батька тоже был вместе со всеми в той атаке на мост, когда рвали блокаду Бендер. Он видел, как воюют иркутяне…

— Разрешите, господин полковник? — начштаба открыл дверь. Бондарчук находился не один, и было видно, что он очень занят, но, все же, извинившись перед людьми, одетыми в защитные «афганки» без знаков различия, кивнул головой.

— К нам, батька, еще восемь иркутян прибыли! — с гордостью сказал начальник штаба, заходя в кабинет, и жестом пригласил Бориса и Вадима пройти вперед…

Не без радости в глазах атаман прочитал письмо и, несмотря на занятость, минут пять все же уделил прибывшим казакам. Находившиеся у него люди в «хаки», в которых угадывались профессионалы-военные, с неподдельным интересом слушали, поглядывая на вошедших.

— Меринову я сегодня же позвоню, — сказал Бондарчук и, уже обращаясь к начальнику штаба: — Найти Бульбациева. Он сейчас в Тирасполе, только сегодня вышел из Бендер, недавно был у меня…, — и, подняв на казаков хмурый взгляд, добавил: — … С плохой вестью. Знайте, господа — Иркутское войско потеряло еще одного казака…

Тяжким грузом повисло на сердце известие о том, что вчера в Бендерах погиб Олег Халтурин. Вместе с казаком — тираспольчанином Сергеем Корабельниковым, многим известным как «Огонек», прозванным так за огенно-рыжую шевелюру, отчаянный и неугомонных характер, он ушел в разведку. На окраине города они попали в хитро устроенную засаду. ОПОНовцы хотели взять их живьем, шквальным огнем не давали подойти рвавшимся к ним на помощь казакам и гвардейцам. Поняв, что окруженные казаки сдаваться не собираются, их позицию расстреляли из гранатометов… Так вместе они там и лежат. Вытащить их тела — были попытки, еще троих ранило! — пока нет никакой возможности…

— На прибывших иркутян подготовить приказ, поставить на довольствие, — приказал атаман начальнику штаба. — Вашей группе, — Бондарчук посмотрел на Будунова и Михайлова, — Сегодня отдыхать с дороги, знакомиться с обстановкой — начштаба поможет и проинструктирует, а завтра к восьми утра прибыть сюда, сдать документы, личные вещи и получить оружие. Пойдете в Бендеры…
* * *

Как ни стремились вилимские казаки-иркутяне в бой — скорей, скорей на помощь приднестровцам! — но при слове «Бендеры» — название, ставшее синонимом слова «ад», город, в который они завтра войдут, Вадим вдруг ощутил, казалось, независимо от своего сознания — нутром, душой! — странно, да? — чувство ужаса!.. Быстро скосив глаза на Бориса, он, перехватив молниеносный ответный взгляд, понял, что Будунов ощутил то же, что-то близкое к этому…
* * *

Выходя из кабинета атамана ЧКВ, во дворе штаба услышали гомон, и вдруг — возгласы ликования и дружное «Ура-А-А!» Вадим и Борис с интересом посмотрели в окно, увидели свою группу, окруженную плотным кольцом восторженных казаков, каждый из которых старался пожать руку, обнять по-братски…

Новички заметны сразу, поэтому к вилимской группе тут же проявили интерес. Вошедшие во двор штаба бойцы, только прибывшие с передовой, сразу спросили странных «гражданских», сидящих у стены: «Откуда вы, братки? Кто такие?..» Получив ответ, своей непосредственной и искренней радостью — «Помощь пришла!» — буквально «на уши поставили» всех, кто был во дворе…
* * *

На оформление всех документов у начальника штаба ушло не так много времени. Согласно приказу, группа казаков станицы «Вилимской» ИКВ, как прикомандированная, временно вошла в состав Черноморского казачьего войска с суточным содержанием каждого в 76 рублей…

— …И чему, сотник, улыбаемся? — недоуменно спросил начштаба, посмотрев на Михайлова.

— Да все нормально. Просто вспомнились статьи в газетах…, — и Вадим с Борисом, перебивая друг-друга, со смехом рассказали, как, купив в Москве кучу газет, обнаружили в «Неделе» — приложение к газете «Известия», в «Московском комсомольце», а потом и в «Московских новостях», полные серьезности журналистские утверждения о том, что прибывающим в Тирасполь, Цхинвали или Сухуми «легионерам», хоть вербовки не велось и контрактов они не подписывали — довольно неплохо платят, и в этом, мол, есть масса свидетельств! «Теперь настал золотой век наемников!» — брызгая слюной и «праведно» возмущаясь, кричали со страниц своих «независимых» газет вскормленные «молодыми реформаторами» столичные «журналюги»…

— … Вот я на своей работе с учетом премиальных получаю почти восемь тысяч в месяц, — улыбаясь, говорил Будунов, — А вот Михалыч, — он кивнул на Вадима, — Больше двенадцати!.. Так кто из нас наемник — мы? Мы, пайком получившие здесь две «штуки» «деревянных», или те московские писаки, заказные статейки которым «демократы» оплачивают «зеленью»?…

— Да мы к этому как-то привыкли и уже внимания даже не обращаем, — устало сказал начштаба. — Просто надоело. Как там, на Востоке-то говорят: «Собака лает, а караван идет»? Каких собкоров здесь только не перебывало: из Москвы, Киева, из областных газет, а уж западных да заморских журналистов — не счесть! Да Бога ради, пусть едут — мы открыты, всех приветим! Пусть смотрят, слушают, да правду кажут! Но ведь иной раз, поев с нами из одного котла, такое напишут — да креста на них нет! В угоду издателю да в погоне за «жареной» сенсацией все ведь извратят, не думая, что эта ложь отольется пулей для нас, но, прекрасно понимая, что она станет звонкой монетой в их кармане… У этих людишек, при шуршании «зелени» такие понятия, как «правда» и «совесть», видимо, отключаются автоматически… Но, слава Богу, не они «погоду делают». Да вы еще сами повстречаетесь со многими из них, их тут нынче много. Здесь вот журналистка из «Комсомольской правды» уж сколько дней работает — дюже отчаянная девка! Лезет в пекло — сам черт ей не страшен! А какие статьи пишет!..
* * *

— Ну что, освоились уже? — подходя к восторженной группе, стоящей в плотном окружении казаков, с улыбкой спросил Борис, когда они с Вадимом вышли от начштаба. — Здорово, станичники! — крепким рукопожатием поприветствовали каждого из бойцов, одетых в разномастные «комбезы», «камуфляжи» и «афганки». Познакомились.

Среди черноморцев из каких только войск казаков здесь не было! Отдельные их группы вывели с других участков обороны, в штабе переформируют и уже сегодня — завтра направят в Бендеры, где обстановка наиболее трудная. Тут же были и казаки, только что прибывшие в штаб с каким-то заданием прямо из Бендер… И от них тоже услышали, что о храбрости иркутской группы, прямо с ходу вступившей в бой — «с корабля и на бал!» — ходят чуть ли не легенды!..

— Отчаянные ребята! — с восхищением говорили казаки. — Долго еще будут «румыны» их помнить!

Погрустнели казаки, когда Вадим сообщил скорбную весть о гибели «Огонька» и Олега Халтурина.
* * *

— Мужики, извините…, — послышался громоподобный бас. Все обернулись. Как появились во дворе два бойца в серой форме с нашивками «ОМОН», они не заметили.

— …Вообще-то, мы — казаки, а не «мужики»…, — подсказал кто-то из толпы.

— …Извините еще раз. Нам сказали, что здесь мы можем своих земляков встретить… Сибиряки есть?..

— Есть!!! — в голос ответили, чуть ли не все казаки, так, что ОМОНовцы — громадины под два метра ростом, про которых говорят: «кулак-с голову пионера», от такого аж опешили… И тут же — взрыв радости!

— Братцы!.. Откуда вы?… А мы из Новосибирска…, с УВД…, — как в тиски, своей грудой мышц хватали ОМОНовцы казаков в объятия, сияя как от вдруг свалившегося на них счастья…, — Мы груз гуманитарный сопровождали — медикаменты, кровь, плазму, продукты!.. Вон на улице три «КамАЗа» наших стоят!.. Сдали все в госпиталь…, там и сказали нам, что вы здесь!..

А когда новосибирцы узнали, что среди черноморских и донских казаков здесь стоят казаки-иркутяне, двое забайкальцев, трое омичей, один из Бийска, другой из Абакана — вообще ошалели!

— Ожидали встретить…, но чтоб здесь со всей Сибири земляков увидеть!.. Эх, нам бы с вами!

— А мы тут все земляки, — сказал Лекарев. — Что Амур или Ангара, Обь, Дон или Днестр — все они свои воды по одной земле несут — российской! Все здесь земляки и братья — по духу и крови. Вот мы — иркутяне, войдя в состав Черноморского войска, стали сегодня приднестровцами… А пролитая погибшими иркутянами кровь, пропитала уж землю у Днестра, смешавшись с кровью жителей Бендер, казаков и гвардейцев. Кто мы, если не братья, породненные кровью с этой землей? — Слава, перекатывая желваками, заметно волновался, глаза его блестели. — …А раненные приднестровцы, донские или кубанские казаки, через чье сердце сейчас пойдет привезенная вами донорская кровь, разве не будут они чувствовать себя побратимами с сибиряками?…

Славка замолчал. Стянув с головы свой черный берет, ОМОНовец, с видом человека только что пережившего шок, смотрел на Лекарева. С минуту висела тишина.

— Спасибо тебе, брат, — словно очнувшись, тихо произнес он и тут же сгреб в объятия своими ручищами Славку, показавшегося всем, по сравнению с ним, таким худеньким…, — на всю жизнь твои слова запомню, детям своим передам!.. А ну-ка, сфотографируй меня с казаками! — сказал, как скомандовал, он своему напарнику. — Я всем дома об этой встрече, обо всем, что мы здесь видели, через газету расскажу!.. Весь Новосибирск помощь собирал, пусть весь город, вся область знает, что хрен-с-два получится тем козлам, — со злобой кивнул он в сторону головой, — Победить Приднестровье! А уж если вся Россия встанет!..
* * *

Плотное кольцо казаков, с попавшими в него новосибирскими ОМОНавцами, разорвал звонкий девичий голос:

— Ну что ж вы, станичники, все обычаи забыли? Братушки только с дороги, а вы их своими разговорами совсем замучили! А пойдемте-ка все, отведайте лучше наших донских наваристых щей! Голодные, небось?

— А еще несколько голодных сибиряков, никогда не едавших донских щей, накормите? — с игривой улыбкой спросил ОМОНовец, и под смех и шутки сказал своему другу: — Сходи, позови наших «водил»…

Дружной, весело галдящей гурьбой, в одночасье став такими родными и близкими, все расселись на лавки за тщательно выскобленный до белизны длинный дощатый стол, который своим торцом почти упирался в станину готовой к бою зенитки…

В глубоких мисках на столе горками уже лежал хлеб, зелень с чесноком и тугими перьями лука, пурпуром блестели на солнце крупные сочные томаты… Слушая не скупившихся нахваливать их «чудо, а не щи», «волшебницы», стоявшие у жаркой плиты, лишь изредка отшучивались, скромно улыбались…

Вскоре рядом сели за стол только что прибывшие казаки, уже успев сдать в «оружейку» свои автоматы, и балагуря, как со старинными знакомыми, бурным многоголосьем влились они в общий разговор.

Как все сразу сообразили, они только что вышли из уличных боев в Бендерах. Были возбуждены и веселы. Шутили, перебивали и подначивали друг друга, вспоминая курьезные случаи, смеясь. И хотя их глаза выдавали страшную усталость, какую-то опустошенность и проскальзывавшую в них боль потерь, но, казалось, вся их душа, поет от радости: «Мы врезали им!.. Мы победили!.. Мы живы!»… Шквальный сонм их чувств можно было сейчас понять. Вадим вспомнил, что где-то читал о таком: это состояние нормально для человека, только что прошедшего через смертельную опасность — организм включает свою внутреннюю психологическую защиту, эдакую разгрузку, чтоб не свихнуться от пережитого потрясения и кошмара…

Казалось, сегодня вилимских казаков уже вряд ли можно было чем-то удивить, но тут вдруг…

Стоящий рядом радиоприемник в череде выдаваемых «в последний час» новостей сообщил, что сегодня в Тирасполь из далекого сибирского города Вилимска в помощь сражающемуся Приднестровью прибыла группа казаков — иркутян!.. И тут же следом весть о прибытии гуманитарного груза — несколько тонн бесценных медикаментов, собранных трудовыми коллективами Новосибирска!..

— О-о-о!!! Вот это любо! — услышав, воскликнули чуть ли не хором недавно прибывшие казаки. А когда им сказали, что «виновники» сих вестей сейчас сидят рядом с ними за одним столом — что тут началось!

К душевному подъему и возбуждению казаков, прибавилась еще и безмерная радость«…вся Россия с нами!..» — от прибывшей — «как вы вовремя!..» — помощи аж с самой Сибири — «коль сибирские войска двинулись!»

Здесь можно было ручаться, что за всю жизнь ни новосибирские ОМОНовцы, ни казаки-иркутяне, не испытывали, как в этот день, такого внимания и радушия. Но вместе с тем для вилимской группы это было своеобразным авансом, поддержкой и надеждой — «мы верим в вас!» Через каждую душу прошло это, придавая сил и вливая какое-то новое чувство ответственности! И хотелось не подвести, сделать все возможное, чтоб защитить эту землю, этих людей от неофашиствующего агрессора!

 
Часть 6. Запомни, Миша…


Господь помогает не большим батальонам,

а тем, кто лучше стреляет.

Вольтер

Утренняя прохлада стала отходить. День просыпался. Легко вздохнув, проснулся и юго-западный ветерок. Пока было тихо. Непривычно и настараживающе. Только где-то далеко на другом конце города, видимо около Ленинского микрорайона, несколько раз глухо бухнуло, да еле различимо на грани слышимости прострекотало несколько очередей. В воздухе чуть пахло гарью.

«Припозднились что-то сегодня…, как бы с горячим завтраком не «пролететь», — думал Вадим, беспокоясь, конечно, больше не о еде, а о группе дозора, что ушла под утро за «железку» в сторону Варницы и почему-то долго не возвращалась.

Все ждали. Хотя особо и не волновались — с той стороны не было слышно ни выстрела, да и утром они уже дважды выходили на связь. Слышимость была довольно плохой, если честно сказать, то весьма хреноватой — мало того, что группа была почти на пределе дальности действия железнодорожных радиостанций, используемых сцепщиками вагонов, так еще и Борис, по понятным причинам, говорил в полголоса… Его сообщения о передвижениях техники в районе села Варница, в сторону Гербовецкого леса Вадим сразу же передавал в штаб, уютно расположившийся в привокзальном кафе «Тигина», зная, что сотник Притула эту информацию отправит дальше «наверх» — в штаб обороны города, а уж оттуда она уйдет в Тирасполь, в штаб 14-й армии…

— «Филин»! «Филин», я «Шатун». Ответь. Прием, — послышался наконец-то сквозь хрип и шорох эфира голос Бориса.

— «Шатун», я «Филин». Слышу тебя хорошо. Вы где? — схватившись за тангетку микрофона, быстро и громко выпалил в эфир Вадим.

— «Филин», я «Шатун», скажи второе слово. Первое слово: «Бирюса», — обезопасил себя дозор, запрашивая отзыв на пароль сегодняшнего утра.

— «Шатун», второе слово: «Братск», — ответил Вадим, — Вы где?

— Идем домой. Заходить будем со стороны «Табуретки». Запроси у «Тигины» «чистую дорогу». Прием…

«Табуреткой» условно прозвали мебельную фабрику, недалеко от которой и была «база» группы.

Уже минуты через три штаб ответил, что там стоит «Транзит», он предупрежден о выходе на него дозора иркутян, о чем Вадим и сообщил Борису.

«Транзитом» был БТР, брошенный полностью исправным в панике убегавшими «румынами», когда казаки и гвардейцы ворвались в Бендеры. На борту его тогда красовалась аккуратно выведенная белой краской латинским буквами надпись: «KISHENEV» (столица Молдовы). А кто-то из казаков, хохмы ради, такой же белой краской дописал три слова и получилось: «Бендеры — KISHENEV — BUHAREST — транзит»…

Дозор вернулся уставшим и голодным, в пыльной и испачканной зеленью сочной травы одежде. Лишь только успели они отряхнуться и бросить себе в лицо пригоршню воды, как первыми пошли в «Тигину» на завтрак. По дороге казаки и рассказали Вадиму, что обратно к «базе» напрямую уже пройти не смогли — у дороги в прямой видимости стояли два ГАЗ-66 с тентами, чуть поодаль — автобус «КАВЗик», там и там — вооруженные люди, но даже в бинокль белых повязок на рукавах у них не увидели. Зато увидели засаду — хорошо замаскированное пулемётное гнездо. Как не нарвались на нее по темноте — сами не поймут, — Господь сберег! Решили судьбу не испытывать — пришлось делать изрядный крюк по огородам. Тем более что слева, совсем недалеко, с надсадным урчанием завелся БТР…

Сотника Притулы, которому хотели доложить об этом, на месте не оказалось — ушел на вокзал, там тоже группа из дозора пришла…

Не сидеть же в дворике, дожидаясь его — спустились на кухню пожевать чего-нибудь горяченького… Минут через десять туда вошел сотник.

— Ага, вы здесь… Ну, как группа?

Борис, Иосиф и Саша Ивашко подробно стали рассказывать об увиденном за путями «железки», о маршруте своего выхода.

— Ну-ка, пойдемте. На карте показать сможете? — спросил Притула, поднимаясь со стула.

Уже находясь в зале кафе, где собственно и располагался штаб, казаки услышали крики и тут же, через открытое окно увидели, как сидевшие в дворике сорвались с места и рванули на улицу. Вслед за сотником иркутяне побежали во двор стоящей рядом «пятиэтажки», где к штабу медленно шла группа казаков.

«Разведка вернулась», — понял Вадим, узнав одного из них — молодого парня небольшого роста в «кирзачах» и неизменном армейском «пэ ша» под ремень — тираспольского казака и лихого разведчика сотни Володю Мясина.

…Он тяжело шел под грузом трех, висевших на плечах, автоматов и пары «Мух», придерживая пошатывающегося, сильно хромающего коренастого кубанского казака в камуфляжном комбинезоне. Было видно, что каждый шаг тому дается с нестерпимой болью, казалось, еще миг и он завалится, своей массой увлеча за собой и Мясина.

— Иосиф! — крикнул на бегу Вадим Брагиновичу. — Давай назад! Славку вызывай! Срочно! Таню сюда!.. — и увидел, что следом за Мясиным двое казаков на импровизированных носилках — двух накрест сложенных досках несут еще одного в сплошь окровавленной «камуфляжке»…

Со ступенек высокого крыльца кафе бегом уже спускалась Татьяна — их кубанская «сестричка»…

Подбежав к Мясину, подхватили под руки кубанца, весь «комбез» которого сзади — от икр до лопаток, был в кровавых лохмотьях.

— На стол его! На живот! Быстро! — крикнула Татьяна и побежала к другому.

Глухой, по-волчьи протяжный вой раздался за спинами казаков, уводивших раненого. Вадим оглянулся. Он понял, что другому помощь уже не нужна… Татьяна стояла на коленях над окровавленным телом станичника, запрокинув голову и, закрыв лицо руками, глухо выла…

— С одной станицы они…, одноклассники…, — тихо сказал, как выдавил из себя, раненый кубанец, когда, занеся в кафе, его уже укладывали на стол, — глупо влипли, за общагами во дворе… на растяжки попали…, не заметили. Так глупо!

— Возьми-ка выпей! — сказал кубанцу прибежавший Лекарев, придерживая, сидя на корточках перед столом, высокий стакан, доверху наполненный коньяком «КВИНТ», несколько ящиков которого стояли здесь же, как «НЗ» для таких вот случаев. — Все пей! Поможет. И сам мне помоги — потерпи немножко… Матерись, но терпи!

С этими словами Славка, аккуратно срезав ножницами со спины — от шеи до кроссовок — лохмотья комбинезона, остаток коньяка из бутылки вылил ему на окровавленное тело.

— Ну, братушка, тебе все-таки здорово повезло, — не обратив внимания на вырвавшийся стон, сказал Лекарев, внимательно осматривая спину, — это эРГэДешка была.

Казаки стоявшие рядом, увидели, что из спины рядом с позвоночником, застряв между ребрами, торчит довольно-таки большой рваный кусок жестянки, срезавший приличный шмат кожи и мяса. Много мелких осколков посекло спину, поясницу, ягодицы, ноги. Часть из них торчали.

— Потерпи, браток, немного больно сейчас будет. Позови Татьяну, атаман, мне не с руки будет одному…, — увидев вошедшего Притулу, сказал Славка, открывая заветную блестящую коробочку со своими инструментами, скляночками, тампонами… — Машину-то хоть вызвал? — уже вдогонку спросил он сотника.
* * *

Когда «полстатретий» «ГАЗ» ик с Татьяной и Славкой увез в Тирасполь кубанцев — раненого и погибшего, Притула, сидя на ступеньке крыльца, стал расспрашивать Мясина о случившемся.

— За разбитой «общагой» у частного сектора, вот здесь, — немногословный Мясин, открыв планшет, показал на развернутой карте, — мы обнаружили вечером новую позицию «румын» — заслон. Их там было человек двенадцать-пятнадцать. Волонтеры и пара полицейских. БэТэР у них. Один. В саду стоит. Вот в этом дворе, — Володя опять показал пальцем на карте. — Окопы рыли. Согнали из домов стариков с лопатами. Но с них толку мало. Пригнали, кто моложе. С улицы хватали. Те под стволами и копали. А волонтеры, с-суки, стояли рядом и ржали. В домах нашли бутылки с вином, пили из горла. Метров семьдесят до них, нам хорошо было видно. Гаркнут что-то по-румынски копающим, дадут очередь у них над головами и ржут, гады! Шутили они так. Мы не могли стрелять. В сумерках зацепили бы кого из землекопов. Да и позиция у нас была невыгодная… Уже почти ночью мужиков отпустили. По этой дороге за это время вот сюда, — Володя провел по карте пальцем, — прошло пять автобусов — полные, их два БэТэРа сопровождали, видимо, новички на «вахту» прибыли, потом…, — Мясин вытащил из кармашка клочок бумаги, — три «КАМАЗ» а, два под тентом, один бортовой, там ящики были и человек десять волонтеров. А вот там… вот сюда прошел Т-55. Один. Потом «Шилка» и два БэТэРа… Время я тоже записал… Мы по темноте ушли, отсиделись вот здесь… в подвале пятиэтажки. Ночью голоса услышали с улицы. Много. И по-русски говорили тоже. Вот здесь где-то, — провел он по карте пальцем маленький кружок, — они минометы поставили ночью… Утром мы пошли. Хотели выйти вот тут. А вот здесь наткнулись на «Шилку», и недалеко два автобуса стояли. Пошли обратно, чтоб выйти прежним маршрутом. Он был чистый. Вот здесь… у общаг только за угол во двор зашли, а сзади гул БэТэРа…, и сразу слева автоматная очередь. Мы шуганулись, по двору через газон побежали, ну и… на растяжки попали. Первая рванула у Степана уже за спиной, а вторая прямо перед Колей. Третья хлопнула, когда мы уже залегли. Осколки верхом прошли. Если бы они «эФки» поставили, а не РГД-5, то нам бы всем хана…

Володя замолчал. В тишине было слышно, как сидя поодаль на лавочке, всхлипывал Миша — «сын полка», вернее — сотни. Он очень привязался к Николаю. Николай был его «казачьим крестным отцом».
* * *

Где-то на второй день после прибытия в Бендеры вилимской группе рассказали, что этот смуглый паренек каким-то странным образом прибился к казакам в самый разгар боев по освобождению города. И что самое главное, пришел он с «коротышом» — автоматом АКС-74У в руках… Тогда каждый ствол был больше, чем на вес золота. Сказал, что взял у убитого «румына». Все просил взять его с собой. Пристал к Николаю, что нужно, чтоб стать казаком? Тот взял да ляпнул, шутя: подвиг совершить! Через некоторое время заметили, что исчез пацан куда-то. А когда пошли уже в сторону вокзала, «румын» оттуда выбивать, слышат рев двигателя за спиной. По улице Лазо несется БРДМ, и кто-то кричит из него. Ба, Миша! Откуда? А тот, выскочив из люка — ну что, сейчас-то меня примите в казаки? Он, оказывается, один ушел со своим «коротышом» и наткнулся у какого-то магазина на «румынскую» боевую машину. Экипаж «освободителей» «героически» грабил магазин, таская в машину коробки с продуктами. Миша понаблюдал немного, а потом, когда двое вояк в очередной раз подошли к БРДМ, всадил в них очередь, подбежал, сдернул с плеча одного из них автомат, запрыгнул в машину и рванул на всех газах. Вслед, говорил он, из магазина дали очередь — пули только поклацкали по броне…

— Миша, герой ты наш, да где же ты научился водить такую махину? — с недоумением спрашивали ошарашенные казаки.

— А чё там сложного-то? — бахвалился Миша, — «Беларусь» я водил, на «ЗИЛе» ездить учился, а с группой из техникума ездили как-то на экскурсию в воинскую часть, так я там и в БТР, и в БМП залазил, спрашивал, что и как… Запомнил. Да там просто все…

— Сынок, — восторженно расчувствовался кто-то из казаков, — да тебе за такой подвиг орден положен!

А Николай, тут же, спохватившись, вытащил из кармана свой крест «За возрождение казачества», торжественно и под одобрительные крики «Любо!», прикрепил его к Мишиной рубашке. Ну что тут было делать? Так, «окрестив», Мишу и приняли — поверстали в казаки…

«Наш герой», как стали его звать казаки, оказывается, приехал с матерью из-под Херсона в Тирасполь в гости к родне. А тут война… Он и рванул в Бендеры. Ни о каком возвращении не хотел и слышать. Отправите, говорил, силой — все равно сбегу. Чтоб сберечь парня, Притула оставил его при штабе «адъютантом», чему Миша был несказанно рад… Татьяна, часто бывая в Тирасполе, навещала его родных, обратно привозя Мише гостинцев. Его мать, рассказывала казакам «сестричка», конечно, очень беспокоилась, но и гордилась сыном.
* * *

Миша плакал. И горе его было безмерно.
* * *

Затянувшееся молчание прервал атаман сотни. Задумчиво, и даже как-то зловеще, тихим хриплым голосом, подняв тяжелый взгляд на Мясина, спросил:

— Так где, говоришь, БэТэР у них стоит?

У всех, кто находился рядом, мгновенно оживились, загорелись глаза. Создалось впечатление, что каждый только что принял «на грудь» по стакану адреналина…

Притула, спохватившись, будто сказал что-то лишнее, резко встал и, показывая пальцем, скороговоркой выпалил:

— Ты, ты и вы тоже — ко мне, остальные свободны!
* * *

Мясин, как всегда в своей манере, спокойно и обстоятельно на карте объяснил обстановку на маршрутах и близ них… Минут сорок хватило, чтоб, уточнив детали, определиться и разработать план «карательной» операции… На сборы — час.

Когда выходили со штаба, то во дворе находилось несколько кубанских казаков, среди них, с каким-то, казалось, чужим, враз повзрослевшим лицом, стоял Миша, глядя суровым и решительным взглядом…

— Дядя Вова, — обратился он к Мясину, — отдай мне дяди — Колин автомат. — И уже жестко, сквозь зубы сказал, как отезал: — Я с вами пойду.

Он понял, зачем собирались в штабе. Остановившись, все, не сговариваясь, посмотрели на атамана — что он решит?

Притула и Миша долго, не мигая, смотрели друг на друга.

— Головой за него отвечаешь, — только и сказал сотник, резко взглянув на Мясина и, не поднимая глаз и не оглядываясь, пошел дальше.
* * *

Вышли сборной группой из десяти казаков — кубанских, иркутских, черноморских и Миша.

До назначенного района добирались очень осторожно, да и благодаря Мясину на маршруте никто группу не «побеспокоил», хотя она была уже непосредственно в полосе обороны «румын». Казалось, что Володя знает здесь любую тропинку, каждую травинку. У него было поразительное чутье на опасность. Он шел впереди, и, казалось, предугадывал ее, непостижимым образом сканируя пространство, или ему будто кто-то подсказывал. То несколько раз, без видимой вроде бы причины, боковым махом руки давал команду быстро рассредоточиться, залечь — группа просто исчезала в заросших канавах, кустах, за грядками…, и точно — несколько минут ожидания и появлялась или группа волонтеров, или ОПОНовцы проезжали. А то вдруг его рука резко взмывала вверх — стоп! Тут же вся группа резко приседала, ощетинившись стволами. Минута-другая, и Мясин уводил казаков в сторону, неведомо как обнаружив заминированный участок. Это просто загадка — как в густой траве газона он смог увидеть — или почувствовать?! — эти «лепестки» и «лягушки»? На пути движения, остановив группу, он сам снял две гранаты — перекинутые через заваленный сбитыми ветками тротуарчик «растяжки»…

Уже на месте разделились на две группы: одна через огороды частного сектора стала выдвигаться ближе к БТРу, к позиции «румын» — ужами скользнув в зелень травы и кустов, казаки будто растворились. Не зря Кубань издавна славилась пластунами!

С крыши и верхнего этажа побитого, немного подгоревшего и изрядно пограбленного, оставленного жильцами, пятиэтажного общежития, куда казаки поднялись, забравшись внутрь через выбитые окна первого этажа, та позиция прекрасно просматривалась. Свежевырытые, и весьма неумело оборудованные окопы виднелись метрах в семидесяти. Чуть подальше в глубине небольшого сада у стены белокаменного, почти не тронутого войной дома, стоял БТР-80. На позиции у «румын» царило благостное настроение и полное разгильдяйство. Волонтеры просто маялись от безделья. Было видно, что эти «защитники конституции» с белыми повязками на рукавах, изрядно хлебнули «хмелька».

«Ну, совсем обнаглели, ведут себя как «хозяева жизни» на курорте», — подумалось Вадиму, — «Совсем страх потеряли».

Но место для позиции волонтеры выбрали «хлебное» — у дороги, к которой выходило еще два проулка. Время от времени на дороге появлялись то старики, то женщины, идущие с корзинами, сумками, видимо, возвращавшиеся с огородов. Вот тут волонтеры, до этого беспечно фланировавшие перед окопами, мгновенно преображались — суровость на лицах, грозный окрик, лязганье затвора…, и под видом проверки документов и всего подозрительного, начинали обыск. Грабили без зазрения совести. Отбирали все, что понравится. За малейшее проявление недовольства — удар, одному старику прикладом автомата лицо разбили в кровь… Потом смеялись, часто прикладываясь к бутылке, отхлебывая вино из горлышка. Забавлялись они так от скуки.

Казаки уже около часа наблюдали за ними. Мясин, набросив на голову кусок марли, выкрашенной зеленкой, чтоб оптика не давала блика, из глубины комнаты в бинокль прошарил всю ближайшую территорию. Волонтеров было пять человек, с ними трое полицейских. Как ни вглядывался в каждый кустик и бугорок, пластунов так и не заметил.

За это время один из казаков аккуратно снял в подъезде и с внутренней стороны входной двери общежития три «растяжки» — «румыны» все же хотели себя обезопасить…

Как и условились заранее, чтоб не демаскировать группу, выходя с ней на связь, Вадим пальцем три раза пощелкал по микрофону, потом еще три…

— Слышу тебя. Говори, — приглушенным голосом откликнулась радиостанция.

— У меня восемь штук. Как у вас? Вы где?

— На углу. В доме четверо. С ними большой «Калашник», ротный. БэТэР пустой. Люки открыты. Мы готовы. Когда начнем?

— Скоро. Нам люди мешают, — ответил Вадим пластунам, — готовность сообщу. Отбой.

В это время волонтеры остановили вышедшую из проулка недалеко от окопов молодую женщину с детской коляской и большой сумкой. Видимо, несла продукты. Один стал проверять документы, другой, мельком заглянув в коляску, начал привычно рыться в сумке. Подошли еще двое «освободителей», что-то сказали, заржали. Казаки увидели, как волонтеры схватили женщину за руки и потащили к окопу. Когда с нее стали срывать одежду, она начала кричать. Испуганно заплакал в коляске ребенок.

Кто-то показался на дороге, волонтеры у окопа закричали, показывая автоматами, что тут проходить нельзя.

Ну чем тут можно было помочь женщине? Стрелять было нельзя — можно зацепить и женщину, и ребенка в коляске.

Миша с крыши видел все это, и был потрясен, сжимая в руках Колин автомат…

— Запомни, Миша, это — лицо фашизма, — тихо сказал, играя желваками, сидевший рядом кубанец, которому Мясин поручил беречь и опекать пацана.

— На, Миша, наверни…, — Вадим протянул ему, «стакан» и, достав из подсумки вскрытую пачку, ссыпал пригоршню беленьких холостых патронов, — И еще вот, возьми, пригодится, — положил к его коленям три гранаты РГД-5.

Эти, так называемые «стаканы», изготовленные на одном из заводов Тирасполя, были для защитников Приднестровья настоящей «выручалочкой» — наворачивались на ствол автомата вместо компенсатора, внутрь плотно до буртика запалом вперед вставлялась РГД-5, при этом рычаг поджимался приваренной к корпусу «стакана» пластиной. Выдергивай чеку и все — выбирай цель да стреляй! Правда, в магазине должен быть холостой патрон. Все манипуляции занимали несколько секунд, но зато граната летит метров за пятьдесят!

— Останься с Мишей здесь, прикроете сверху, — сказал Мясин кубанцу и, уже обращаясь к Вадиму: — Передай: готовность пять минут. Начинаем по первому взрыву. Сразу все! Ну что, пошли вниз? — обвел всех взглядом, — С Богом!

Мясин с двумя казаками спустились во двор, Михайлов с Брагиновичем дошли до второго этажа, в одной из больших комнат, в которой все было перевернуто «вверх дном», присели по углам у подоконника, приготовились к бою: расстегнули кармашки подсумков и «лифчиков», Иосиф навернул на ствол, «стакан», разложил на край тумбочки гранаты… Накинув зеленую марлю на лицо, Вадим краем глаза выглянул в окно.

Натешившись, волонтеры и полицаи отпустили женщину. Она, держа в руке обрывки платья, вытащила из коляски пеленку и, кое-как прикрывшись ей, взяв коляску и плача, пошла… Эти же мерзавцы, стоя в окопе и на дороге, разобрав продукты из ее сумки, глядели ей вслед и смеялись…

Ну, тут им и дали!!!

Первая граната рванула прямо у ног двух волонтеров, что стояли на дороге — Мясин из своего РПГ-7 не промахнулся! Волонтеры, показалось, как-то нелепо — неуклюже подпрыгнули над вспышкой и взметнувшимся клубом пыли и дыма, и рухнули на дорогу. И тут же чередой грохота взрывов и шквалом автоматного огня рухнула тишина летнего дня! Стоящий недалеко от окопов дом, дважды ухнув внутри, будто вздрогнул, осколки оконных стекол брызнули на улицу.

Иосиф только успевал вскидывать ствол с очередной гранатой в «стакане», Вадим длинными очередями прицельно поливал окопы автоматным огнем.

Увидев, как из-за домика выскочили двое кубанцев и ударили фланговым огнем, над окопом взвизгнул и тут же оборвался истеричный крик: «Казаки!..» Кто-то из волонтеров в панике, бросив оружие, выскочил из окопа и, видимо, ошалев от страха, сиганул в сторону «общаги»… Его спринтерскому забегу помешала граната, выпущенная Брагиновичем…

Вадим с Иосифом, перепрыгивая через ступеньки, рванули вниз, на ходу меняя магазины.

Мясин с двумя казаками с одной стороны, а кубанцы с другой, были уже около окопов, не переставая на бегу бить из автоматов.

А с крыши, перекрывая короткое и частое грохотание АКМа кубанца и непрерывный стрекот автомата, что был в руках у Миши, несся злобный, срывающийся на фальцет и вой, мальчишеский крик:

— Гады-ы!.. Га-а-ды-ы!

Треснув штакетником ограды, ворочая стволом пулемета, грузно качнувшись над канавой, на дорогу вырулил БТР. Есть, взяли его!

Все, бой закончен! Да и не бой это был, а нечто скоротечное, более похожее на бойню! Казакам показалось, что «румыны» даже и выстрела не успели сделать. И никто из них не ушел… В окопах и рядом зрелище было ужасным… Это была кара!

— Быстро собрать в БэТэР все оружие! — приказал запыхавшийся Мясин, — Быстро!.. На броню и линяем отсюда!

— Дядя Вова, — услышали все голос Миши, когда закидывали в «броню» уже последние собранные автоматы, — а это чё? Надо?

— Ого! Мины! МОН-100! Еще бы! Давай, станичники, и их тоже… скор-р-рее!..
* * *

Залезли на броню. Сверху поставили, доставшийся с тремя коробками лент, пулемет Калашникова. Уже поехали, как кто-то из казаков, оглянувшись, крикнул:

— Гляньте!

В полукилометре от них с пустынного пригорка на дорогу, медленно и покачиваясь, выруливала машина.

— Жми! Жми вовсю!!! — крикнул в люк Мясин, — «Филин», что там? — спросил он Вадима, увидев как тот вскинул к глазам бинокль.

— «КАМАЗ» это — «Сайгак». В кузове зенитка…, ЗУ-23-2, два ствола…, и расчет там…, или десант!..

Да, этого только не хватало! Сейчас подъедут к окопам — все сразу станет ясно, рванут следом! Ведь БТР на дороге, как на ладони, его явно увидели!

— Жми, дорогой, жми!!! — кричал водителю Мясин, постоянно оглядываясь и спустя минуту: — Вон до тех деревьев, там поворот, за ним поверни и тормозни, мы спрыгнем, а ты влево, подстрахуешь нас из проулка! Понял? — и уже казакам, сидящим на броне: — Давай ремни с автоматов! Быстро снимай!

БТР несся, показывая всю свою мощь! Покачиваясь на броне, казаки вцепились, кто за что мог… Подлетев к какому-то скверу, бронетранспортер вильнул и тормознул так, что все чуть не посыпались вниз… И тут же спрыгнули на землю.

Мясин из люка вытащил две мины и побежал к деревьям у дороги.

— Берите, и за мной! Делай, как я! — крикнул он, и, оглянувшись: — Мишка, назад! В БэТэР! — и от души послал в его адрес заряд хорошего матерка.

Выхватив из люка оставшиеся четыре мины, казаки бросились к деревьям, поняв, что надо делать. Быстро привязали к стволам деревьев со стороны дороги мины, затем отбежали в глубь сквера и залегли, издали наблюдая, как Володя что-то колдуя-делая, перебегал от мины к мине… Приготовили к бою «новенький» пулемет, стволы автоматов уперли в сторону дороги. Вжавшись в землю, затихли.

«КАМАЗ» быстро приближался. Стволы зенитки из кузова смотрели вперед. В кузове десант.

Взрывы грохнули почти одновременно. Сквозь разлетающиеся ветки, щепки и опадающую листву, все увидели, как взрывом и осколками десант из кузова буквально смело. «КАМАЗ», подпрыгнув, резко вильнул влево, влетел в канаву и, завалившись набок, задымил.

Первым с земли подскочил, лежавший впереди всей группы, Мясин.

— Бегом! На броню!.. — уже на бегу крикнул он.

Поливая автоматными очередями противника, казаки пробегали мимо «КАМАЗа». Лишь взглянув на результат своих действий, казаки были поражены. Убитых было много. На это даже страшно было смотреть!

Вскоре группа, сидя на броне и ощетинившись во все стороны стволами, более без приключений, въехала в «нашу» зону, приближаясь к Рабочему комитету.

— Володя, ну откуда ты эти мины-то знаешь? — «докапывался» до Мясина кто-то из казаков.

— Да я же прапор, сапером служил, — улыбаясь во всю ширь лица, отвечал он. — Да и в Афгане в разведке…

БТР с казаками свернул на улицу Лазо. И чем ближе к «дому», тем радостней и светлей становились их лица — все улыбались. Душа их буквально пела: мы живы! Мы с победой! Уже увидев привокзальную площадь, от переполнявших эмоций, запели, нет — почти заорали, «свою»:

Под двуглавым орлом

Мы в атаку пойдем,

Как ходили в былые века!

И Суворов живой

За Тирасполь родной

Поднимает на бой казака!..

Так с песней, несмотря на начавшуюся где-то рядом стрельбу, и подъехали к «Тигине», где у заборчика, выбежав на песню и рев двигателя, их уже встречали несколько казаков. Тогда многие, наверное, впервые, увидели сияющую улыбку сотника Притулы.

Вся операция заняла чуть больше четырех часов…
* * *

А через два дня провожали Татьяну и Мишу, поехавших сопроводить на Кубань Николая. С ними поехала и Мишина мама. Тепло простились казаки с Таней и Мишей.

До свидания, Миша! В боях за Бендеры ты был не «сыном полка», а младшим братом нам! Спасибо матери за сына! Она вырастила настоящего мужчину!

Счастья тебе Танюша!

Прощай, Коля! Пусть будет пухом тебе земля родной Кубани! Мы отомстили за тебя!

 

Часть 7. На всю жизнь

Только два сорта и есть, податься некуда:

либо патриот своего отечества,

либо мерзавец своей жизни.

А.Н. Островский

Они давно уже были дома. Жизнь вошла в прежнее русло. Все шло своим чередом: работа, дом, друзья… Но память!.. Память продолжала крепко держать их на той войне, иной раз, подкидывая такие «подарки»… Та война не могла пройти «как с белых яблонь дым»… — наложила на каждого из них свой отпечаток, да и в психику их внесла свои коррективы. Появился иной взгляд на жизнь. Появились другие привычки.

Лекарев сказал как-то, что не может больше смотреть видеобоевики с их «стрелялками», что без видимой вроде причины, стал часто просыпаться и среди ночной тишины много курить… Продолжая, как и прежде работать хирургом травматологического отделения, признался, что стал смотреть на страдания, особенно детей, совсем по-иному, чувствуя, проводя их боль через себя…

Влад Смолин уже не одиножды замечал за собой, как идя по улицам города, его взгляд, нет-нет, да и прошарит верхние этажи домов, крыши девятиэтажек… Многие заметили в нем острое противление любой несправедливости…

Появлявшаяся из-за развороченного угла памяти «Шилка» с вмиг наведенными в упор черными стволами, время от времени вползала в кошмарный сон Вадима, оставляя после себя крик в ночи и прохладу влажной подушки… Некоторым стало трудно с ним работать — от его былой покладистости не осталось и следа. Стал часто раздражительным, отвергающим любой компромисс со своей совестью…
* * *

Иной раз то новое, что внесли они в себе в мирную жизнь, приводимо просто к анекдотичным случаям и конфузам… Как-то, осенним, еще теплым солнечным днем, окутанным охрой опадающей листвы, — прошло-то всего каких-то месяца два, как вернулись из Бендер! — Лекарев с Михайловым, направляясь куда-то по своим делам, шли по центральной улице города, тут проезжавший мимо «чахоточный» «Жигуленок» громко стрельнул выхлопной трубой!.. Люди стоявшие рядом на автобусной остановке, с недоумением, как на придурков, смотрели на двух цивильно одетых мужчин, только что ни с того — ни с сего вмиг «щучкой» перелетевших через щетку подстриженных кустиков и распластавшихся на газоне, а сейчас — сидящих на пожухлой траве и, глядя друг на друга, до слез смеющихся…
* * *

Декабрьским, до треска морозным вечером уходящего 1992 года, после окончания знаменательного и торжественного для станицы Круга, проходившего в актовом зале Вилимского горвоенкомата, где в присутствии почетных гостей, внесших большой вклад в становление казачества: мэра, его заместителей, военкома, начальника ГУВД, атаманом Иркутского казачьего войска Мериновым были вручены Кресты «За оборону Приднестровья», новоявленные кавалеры-саратники собрались своим «походным кругом», чтобы по обычаю «обмыть» полученные награды.

— … Слышь, Вадим, мы тут чего-то не поняли, а ты-то когда Крест получил? — спросил Лекарев после пущенной по второму кругу глубокой «братины», на дне которой золотым ворохом лежали награды, — Когда нам вручали, я в зал посмотрел, а ты уже кавалер… Батька в приказе-то тебя зачитал, а вот чтоб ты подходил к нему за Крестом и Наградной грамотой — не помним мы что-то…

— Ну, это я расскажу обязательно, только пусть вначале Влад расскажет, как он ввел в позор всю румынскую «сигуранцу» вместе с кишиневским спецназом…, как он там у них назывался: «Зет» что-ли? — и хитро улыбаясь, Вадим спросил, смотря на Смолина: — Скажи нам, мил-человек, как же ты ихнего полковника-то «завалил»?..

— Какого… полковника?.. — Влад перестал жевать. Все казаки за столом настороженно притихли и с интересом посмотрели на него.

— Ну, ведь предлагали же «румыны» за твою голову десять тысяч «зеленых»… Припомни, когда это было?.. Чем ты им стал так «дорог»?.. Может, обидел кого?.. — с дружеской ехидцей Вадим закидывал вопросами обалдевшего Влада.

— Михалыч, хорош выёживаться! — не выдержали казаки, оживленно загалдев, — Говори, какой еще полковник?.. Чего молчишь, Влад?.. Ты что, действительно так много стоишь?.. Вадим, ты не знаешь, там цена на него еще не упала?.. — начали «прикалываться» за столом, — Влад, говори, а то еще минуту помолчишь, так мы тебя сами за полцены сдадим…

— Ладно вам… Подождите, сам расскажу, что узнал. А Влад дополнит… — сказал Вадим, — А сейчас, господа офицеры, третий тост!.. — В скорбной тишине, на миг, задерживаясь в руках вставших из-за стола казаков, хрустальная «братина» вновь поплыла по кругу.

— Ты же помнишь, Влад, почти две недели назад я по работе в командировку летал? — начал рассказывать Вадим, — Так я перед этим Меринову позвонил, сказал, что буду в Иркутске, а вечером уже в Москву лечу. Спросил, может чего передать нужно в Союз казаков? Он мне в управе и вручил какой-то пакет, просил передать лично Наумову, ну вы знаете — походный атаман Союза…, дал его телефоны… На следующий день по прилету в Москву позвонил я ему. Он уже Мериновым был предупрежден обо мне. Оказывается, Наумов работает в Моссовете — в красном доме напротив памятника князю Долгорукому. В кабинете у Наумова сидел еще один человек — такой крепкий, кряжистый, с густой седой шевелюрой, представился по фамилии — Кон…в. В пакете, что я передал, оказались… тридцать два наградных листа! На всех иркутян, кто воевал в Приднестровье… Как я понял, Кресты «За оборону Приднестровья» были только на днях изготовлены и доставлены Наумову, у него весь сейф был ими забит… Так что, мне было им поручено доставить тридцать два Креста в Иркутск. Кстати, вы уж извините, но Меринов просил меня не говорить об этом раньше времени… Так вот, тот седой, что был у Наумова — я почему-то, несмотря на его гражданский «прикид», понял, что это военный, чувствовалось в нем сильная, властная натура и эдакая «военная косточка» — стал с интересом спрашивать меня о Бендерах, о боях… Хотя по его вопросам я подумал, что он знает гораздо больше, чем мы с вами вместе взятые… А тут Наумов еще сказал ему, что нас звали там «группой «Филин», — это уже после нашего отъезда название, как по эстафете, на Влада и его ребят перешло… — так он оживился аж, начал о группе расспрашивать. Услышал фамилию «Смолин», — глаза забегали, стал лихорадочно что-то вспоминать… «Постой-постой», — говорит, — «Владимир Владимирович, это не тот ли Смолин?…»

«Да, тот», — отвечает Наумов, — «который румынского полковника «завалил»… Ну, Влад, и шума же ты, оказывается, наделал — на всю Молдову с Румынией!.. Вобщем, как мне рассказали, тот полковник в Румынии был какой-то «шишкой» в «сигуранцевской» спецшколе, в которой готовили диверсантов, спецназ… Он, насколько я понял, аж в самой Италии обучался… Так вот, решил этот полковник приехать в Бендеры, посмотреть на своих питомцев, как они его «науку» на практике освоили. И в первый же свой выход взял да и попался Владу на мушку… Это уже после нашего отъезда было. Так что, Влад, давай «колись» перед обществом, как дело-то было?.. — закончил свой рассказ Вадим.

— Ну, ни ф-фига себе!.. — ошарашено, растягивая слова, проговорил Влад. Он был в полной растерянности, — Да я в точности и не помню уже… Была какая-то странная паника у «румын», вплоть до того, что нам по телефонам визжали — требовали выдать им кого-то…, — недоумение не сходило с лица Смолина, — … вроде бы даже цену назначили. Ну, их, конечно, послали куда подальше… Так они, суки, нас потом полдня долбили… Успокоились только, когда над городом пара МИ — двадцать четвертых 14-й армии стала ходить… А откуда я знал, что это полковник? Если бы Вадик сейчас не сказал — я и дальше бы ничего не знал! Случайно все произошло… Та пятиэтажка долго ничейной была — в нейтральной зоне стояла, а потом в нее «румыны» зашли. Мы и не знали, случайно на них наткнулись. Зашли вечером с их тыла, когда с рейда выходили… Они чего-то расслабились — никакого охранения даже не выставили!.. Нас увидели, когда мы уже внутри были и стрелять по ним начали. Они, как тараканы, и драпанули через окна… Никого из них даже зацепить не успели! А через пару минут с той стороны, куда они побежали, слышим, огонь открыли. Видать, и там они на кого-то напоролись… На ночь решили остаться в этом доме, отдохнуть, осмотреться. А под утро уже только-только начало светать — вижу из окна, как в полумраке с той — нашей стороны, цепочкой идет какая-то группа, человек восемь-десять было… И прямо к дому, где мы!.. Уже метров с тридцати, когда они свернули и по дворику пошли, рассмотрел их. По обмундированию, экипировке, а она у них что надо! — на наших явно не похожи. А один, тот, что в центре шел, по возрасту был старше других, а на голове у него шляпа, ну, военная панама с полями… Они мимо уже почти прошли, я вдогонку только и успел всадить в спину очередь из своего АКаэМа… «Шляпа» взмахнул руками и рухнул. Остальные такой огонь открыли — жуть! У них «подствольники» были! А нас только пятеро, и ни одной «Мухи» даже не было… Ну, мы, не приняв боя, быстренько оттуда «ноги сделали»… А там еще долго пальба шла! Так что, случайно это произошло!..

— Влад, вот за эту «случайность», выражая благодарность, от его имени меня просил пожать тебе руку замминистра обороны России генерал-полковник Кон…в, что я с удовольствием и делаю, — Вадим встал, и под изумленные взгляды казаков через стол протянул Владу руку, — а всем вам, то есть нам, — продолжил Вадим, — просил передать признательность и наилучшие пожелания!..

— Ура! — громко сказал Лекарев.

— Ура! Ура! Ура! — встав из-за стола, дружно и восхищенно прокричали казаки.

Предугадывая вопрос, Вадим, сразу же обведя всех взглядом, добавил:

— Тот седой, что был в кабинете у Наумова, им и оказался… Но была настоятельная просьба: пока это все не афишировать. Еще не время. Может, когда-то через много лет, об этом можно будет говорить… Да, и еще… Вот он-то собственноручно и приколол мне к джинсовой куртке Крест, а Наумов вручил Наградную грамоту. Ну, мы там сразу и обмыли это дело… Кстати, посмотрите на свои Грамоты. Видите их номера? Иркутяне одними из первых получили эти Кресты. Как Влад сказал: «случайно» но…!

— Борис! Наполняй «братину»! За братов наших — с Днестра, Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири!.. За всех, кому мы обязаны этой наградой! — поднявшись, сказал Лекарев, бережно держа в руках хрустальную чашу, — И… слава Богу, что мы казаки!
* * *

Самый невероятный и, пожалуй, во многом знаковый, как ниспосланный Свыше, случай произошел три месяца спустя…

Война, как высшая ступень вражды человеческой, несет не только смерть, горе и бедствия. В большей степени, как хребты сталью гусениц, даже не замечая этого, она ломает судьбы людские, на всю оставшуюся жизнь калеча и обрекая на мучения их души…
* * *

— Влад, хватит спать! — Вадим буквально крикнул в трубку, услышав после «Алло» недовольный, заспанный голос, — Ну, подумаешь, час ночи…, — был ответ на ворчание Смолина, — Слушай сюда…, ты сейчас как «лягуха» подпрыгнешь!.. Да хорош тебе ворчать. Ты представляешь, кто у меня сейчас в гостях был?… «Румын»! Какой-какой?.. Из тех, которые белые повязки носили… Ага, подскочил? Да ты что, офигел? Какой «сполох»? Ты еще сирену включи, общегородскую тревогу объяви… Лучше извинись за меня перед Валентиной, если я разбудил ее… Короче, открывай дверь, я у тебя минут через десять буду, расскажу… Тут, кстати, после него у меня еще бутылка «Букета Молдавии» осталась…
* * *

— Вадим, можно сегодня вечером Светка в гости зайдет?… Может праздник вместе отметим? — «лисой» спросила бывшая «половинка» Михайлова, с которой он вот уже год был вынужден в силу обстоятельств жить в одной квартире, почти как соседи, занимая разные комнаты… — Посидим в твоей комнате?.. Она все же попросторнее… не на кухне же… А в комнате доча уж спать будет…

Ну, как он мог отказать, пусть уже ставшей чужой, но все же женщине, в праздник 8 марта?

— Да, еще… К Свете ее брат в отпуск приехал, она спрашивала: можно с ним прийти?

Светку — чернявую, чуть растолстевшую, хохлушку-хохотушку со своеобразным говорком, жену одного знакомого бывшего комсомольского функционера, вылезшего из мутной пены перестройки в малиновом пиджаке, Вадим знал уже года два. Но знал о ней немного — что уж лет пять, как муж привез ее в Вилимск вроде бы откуда-то с Западной Украины; знал об их, странной для него, семейной жизни — каждый жил сам по себе, но при этом вроде бы и любя друг-друга, и что детей у них нет; что ни в чем себе не отказывая и, вращаясь в кругах «крутых» и «новых русских», Светка не растеряла своей доброты и душевности; слышал, что остались они с братом сиротами еще в юности, что брат у нее офицер…

— Да Бога ради, пусть приходят, — в благостном настроении ответил Вадим. День прошел прекрасно, и идти сегодня никуда больше не хотелось, а тут вечер мог оказаться приятным, — С тебя только закуска. Виски, коньяк и «Чинзано» у меня есть…

…Посидели хорошо, весело. Сергей, как представился брат Светки, весьма интеллигентный человек, обладая чувством юмора и тонкой иронией, оказался очень интересным собеседником. В «красках» рассказывал о своей былой службе в Германии, о своей курсантской жизни в Одесском артиллерийском училище, о проказах своих малышей… Вадим узнал, что они с ним сверстники, что Сергей майор, комбат-минометчик…

Покурив вместе в полумраке кухни и потравив анекдоты, Вадим предложил выпить хорошего коньяка, мол, пусть вино и виски дамы «добивают».

— «КВИНТ» — «Юбилейный», — достав из шкафчика, показал он бутылку Сергею, и хвастливо добавил, — десять лет! Настоящий, молдавский!

— Ох, во я дурак! — хлопнул себя по лбу Сергей, — совсем забыл… Я ведь тоже привез настоящее молдавское, — и уже через полминуты, достав из кармана куртки, висевшей в прихожей, протянул большую бутылку «Букета Молдавии»…

— Да-а, что и говорить — вино отменное, — проговорил Вадим, поднеся бутылку к свету, висевшего на стене бра, — «Молдова, Приднестровье. Город Дубоссары»…,- прочитал на оборотной этикетке, отметив вслух: — …Уже по — новому пишут: Приднестровье…, и уже не Молдавия, а Молдова…, — и уже задумчиво продолжал: — Попили мы этого винца прошлым летом…, будучи в этом краю…, — Вадим щелкнул пальцем по этикетке.

Ему показалось, что Сергей, как-то коротко и глубоко вздохнув, хотел было что-то сказать. Но промолчал. Вадим поднял на него взгляд. Даже в царящем на кухне полумраке увидел его побледневшее лицо, немигающе-пристальный и удивленный взгляд.

— Ты…, — выдохнул он, — Был тогда… в Дубоссарах?… — почти шепотом и каким-то потерянным голосом, задав вопрос, замолчал. А в глазах стояла такая растерянность!..

— Нет…, — ответил Вадим ему почти также тихо, — …В Бендерах, — и почувствовал, как какое-то неприятное и смутное чувство стало постепенно овладевать им. Он вдруг вспомнил взгляд Сергея, когда тот вошел и, окинув взором полупустую комнату, увидел висящие на стене два вымпела: «Иркутское казачье войско», а другой — «Тирасполю 200 лет» с портретом Суворова. Но тогда Вадим не акцентировал свое внимание на этом… И тут до него, отбросив все «не может быть!», дошло! Кровь ударила в голову, выбивая из нее хмель.

— Так ты…, — Вадим на секунду остановился, шалея от невероятности, — … «румын»?

Глядя ему в глаза обреченно-равнодушным взором, Сергей промолчал. Резко развернувшись и покинув кухню, Вадим вошел в комнату.

Какая идиллия! Яркий свет люстры, из музыкального центра нес свою ностальгию «Одинокий пастух», дамы, сидя за праздничным столом с бокалом «Чинзано» в руках, в полголоса беседовали, опять кому-то «промывая кости»…

Вадим быстро, не говоря ни слова, достал из стоящего в углу чемодана свою поблекшую куртку — «камуфляжку», надел ее и повернулся к враз притихшим, уставившимся на него женщинам.

— Что, побахвалиться своим героизмом захотелось? «Свободные уши» нашел?.. — с явной издевкой, пьяно ухмыляясь, спросила бывшая жена.

«О-о-о, опять «гниль» из тебя поперла…», — отметил Вадим и, не удостоив ее ответом, хотел было спросить тихо и спокойно, но голос от волнения выдал нотки «металла»:

— Света, скажи: Сергей где живет?

— В Кишинёве…, — протяжно и недоуменно, с непреходящей улыбкой ответила она.

И тут Вадим увидел, как у его бывшей жены, медленно, как в кино, челюсть сползает вниз, и глазами, полными растерянности и ужаса, видимо резко трезвея, впилась в него взглядом, в момент поняв весь трагизм и несуразность ситуации!

— Не боись, — тихо и холодно сказал Вадим, — он наш гость!.. — и под взглядом так ничего и не понимавшей Светки, пошел на кухню…
* * *

Влад Смолин жил недалеко, так что после звонка, уже подходя к его дому минут через десять, Вадим отметил — в квартире горит свет не только на кухне, но и в зале.

— Михалыч! — как выстрел рявкнул голос в ночной тиши, Вадим даже вздрогнул. За ним к крыльцу подбегал Лекарев.

— А тебе то чего не спится?.. Здорово!

— Что случилось-то? — Славка, будто не расслышав вопроса, пожал протянутую руку, — Мне Влад сейчас позвонил…, чтоб срочно к нему…, у тебя что-то там…, — он аж запыхался.

— Да ничего не случилось. А Владислав Петрович у нас не подъесаул Смолин, а «генерал Паника»…, — Вадиму стало смешно, — Ладно, пойдем, Влад уж заждался, свежий анекдот расскажу…

Валя Смолина тоже не спала, в ожидании накрыла «фруктово-конфетный» стол, что было, кстати, к «Букету Молдавии», которое, как сбалагурил Лекарев: «раз оно побывало в руках «румына», будем считать трофейным»…

Рассказ Вадима о встрече — просто фантастическая невероятность ситуации! — поразил друзей.
* * *

… Заходя на кухню, Вадим включил свет. Сергей стоял под форточкой, курил. На кухне хозяин отсутствовал не долго — огонек сигареты, которую гость подкуривал еще при нем, подходил к фильтру… Вадим отдал должное его самообладанию — Сергей внешне был абсолютно спокоен. Но глаза — они поражали! В них было столько пустоты, такая отрешенность — до безысходности!..

Окинув взглядом выгоревшую на солнце, потертую «камуфляжку» с двуглавым орлом на шевроне, Сергей остановил свой взор на красно-зелено-красном приднестровском флажке, нашитом над левым кармашком.

— Да-а…, — грустно и задумчиво, как ни к кому не обращаясь, произнес Сергей, — Никогда, даже в страшном сне, не смог бы представить, что та война меня даже здесь догонит…, — и, ясно посмотрев Вадиму в глаза, спросил: — Ну, что делать будем?

— Не ссы, комбат. Сейчас ты не враг, а мой гость. Да и нет у меня к тебе ни малейшего чувства вражды, нет и не было ненависти ни к Молдове, ни к Румынии. Мне претит любое проявление шовинизма, национального превосходства или расовой исключительности — это все от Сатаны… А что делать будем?.. Пить будем, разговоры будем разговаривать!.. Садись и расслабься, — спокойно сказал Вадим, разливая коньяк по широким пухлым рюмкам, — Здесь тебе бояться нечего, да и вижу я, что ты не трус… Бери! — протянул ему рюмку, — А что до войны, которая тебя и здесь — в Вилимске, как ты сказал «догнала», то знай: поезжай ты в любой город России, хоть в Якутск или Уссурийск заберись — та война тебя и там «догонит». И не только потому, что со всей России казаки и русские мужики-добровольцы пришли на помощь, расстреливаемому твоими минометами, народу Приднестровья, а потому что, как я вижу, ты человек мыслящий, не из когорты волонтеров — зашоренного национализмом бессарабского быдла…, и ясно понимаешь, какой на тебе безмерный грех. Вот та война и жжет твою душу изнутри. И как от себя, от нее ты никуда не сбежишь! Если я не прав — скажи…, — и как можно спокойно продолжил, — Я не хочу читать тебе нотаций, я просто хочу понять: как ты — советский офицер, да, я не оговорился — советский! мог пойти на это?…

Вид Сергея был жалок. Чтоб он не замкнулся в себе, и, вызывая его на откровенность, Вадим спокойно и, как мог, доброжелательно, после рюмки, выпитой по-немецки — не чокаясь, стал рассказывать об их летнем «отпуске» в Бендерах: об увиденном, о встречах…, принес привезенные им приднестровские газеты, в которых каждая фотография буквально стреляла кровавой правдой… Сергей слушал спокойно и внимательно, с явным интересом стал задавать вопросы — он сам пытался что-то понять… или утвердиться, как показалось, в понятом им ранее.

После третьей, выпитой ими рюмки коньяка, Сергей, встав с сигаретой под форточкой, начал рассказывать свою историю. Она поначалу мало чем отличалась от рассказов о судьбах тысяч офицеров, когда в срочном порядке их часть, по воле «прогнувшегося» перед Западом Горбачева, была выведена из Германии и брошена чуть ли не в чистом поле где-то в Белоруссии, где не было никаких нормальных условий жизни не только для семей офицеров, но и для солдат…, когда при шквальной дороговизне начались бешенные перебои в денежном и пайковом довольствии…, когда жене можно было даже и не мечтать о работе… — ее просто не было! Где, как жить, чем детей кормить?.. Союз, как Вавилон, развалился…

— … Офицеры, при молчаливом согласии командования, чтоб выжить, занялись кто чем может: кто «челночным» бизнесом — благо, что Польша рядом, кто коммерцией при части — законной или не очень, — рассказывал Сергей, затягиваясь очередной сигаретой, — кто, плюнув на все, решил уволиться, даже по дискредитации… Жена с детьми уехала к матери в Кишинёв, а я продолжал служить, прозябая при части в нищете и без крыши над головой, не известно чего дожидаясь, наивно надеясь на лучшее… После похорон тещи, когда по завещанию нам перешел просторный дом с большим садом, на окраине Кишинёва, решил, что все — хватит служить!.. Не сразу, с трудом, но все же уволился. Устроился в Кишинёве на завод мастером — сельхозтехнику ремонтировали. Но не долго длилось благополучие — вначале задержки зарплаты, перебои с запчастями, а потом завод вообще встал. Опять окунулись в нищету, спасали лишь случайные заработки да земля… С лихвой бед хватили! А тут от знакомого офицера случайно узнал, что под Кишинёвом формируется артиллерийская бригада. Недолго я сомневался. На удивление быстро, несмотря на формировку в личном деле, меня восстановили на службу. Получил весьма хорошие подъемные, да и оклад меня приятно удивил. После всех пережитых невзгод, в семью впервые пришел достаток и какая-то стабильность… Назначили меня на должность командира батареи, мне пришлось практически с нуля формировать ее — окунулся в службу с головой! И плевать я хотел на политику! Считал, что в этот период перехода и становления, ну пошумят еще немножко, да все встанет на свои места. Ни о какой войне никто из моих офицеров не мог и помыслить даже… А потом в бригаде вдруг стали появляться румынские военные советники, инструкторы, специалисты какие-то… Ты думаешь, они нас — меня, моих офицеров — могли чему-то научить? Черта-с-два! Мы любому из них еще фору могли дать! А потом поняли, что «сигуранца» это…

— Ну, а с языком-то как? — перебил Вадим его рассказ, — «Мову» «романэшты» выучил?

— Жить захочешь — выучишь! — с хитрым прищуром, улыбнувшись чему-то своему, ответил Сергей, — У меня в батарее две третьи личного состава из деревень, большинство по-русски ни бельмеса, кроме мата, не понимают… Да и с нас самих требовали. Даже вечерние курсы организовали…, — тут впервые за весь вечер Сергей зло, истинно по-русски выматерился, чем, искренне умилив Вадима, вызвал его смех.

— Взглянул я тут на статейки в этих газетах, — кивнул Сергей на угол стола, — Короче, правда все, только мало еще об этом знают в Тирасполе. Приходило к нам не только румынское оружие, техника, боеприпасы… — я сам принимал, в техпаспортах, на упаковочных листах да в формулярах часто видел «Made in»… Венгрия, Чехословакия… По сравнению с русским — дерьмо, конечно… А сколько нашего — советского оружия приходило из третьих стран!..

— А как вас на войну-то послали?

— В марте, когда уж порохом запахло, мы поняли, что не отвертимся. Да и зажали нас крепко, особенно тех, кто начал выражать недовольство, задавать вопросы… — прямо дали понять, что за отказ от выполнения приказа 10–15 лет заключения нам обеспечат, еще и намекнули про наши семьи… Костя — замкомбат-два «выступил», так в детскую коляску с его сынишкой, стоявшую у ДОСа под его окном, прямо на белое одеяльце бросили окровавленного кутёнка с перерезанным горлом…, мать их!.. — Сергей витиевато выматерился, — У его жены чуть ли не удар, истерика… Ненужных вопросов он больше не задавал…

Сергей рассказывал обстоятельно и спокойно, лишь закуривая сигарету одну за другой. Вадим понял, что он просто хочет выговориться о наболевшем… Хмель его не брал. Лишь сигарета в руке, видимо от переживаемых волнений, нет-нет, да и дрогнет…

…Их артиллерийскую бригаду раскидали вдоль Днестра. Батарея 82-миллимитровых минометов, которой он командовал, оказалась под Дубоссарами. Простояли они там до середины мая…

— …Скажу честно: пропаганда свое дело сделала. Им на хлеб с маслом за просто так не платили. Но все равно, на душе тяжело было. Слабым утешением, может, было лишь то, что мы воочию не видели результатов своей «работы»… Это уж потом, под Кочиерами, куда нас перебросили, я такого насмотрелся!.. Безлюдные, разрушенные села… По Рогам призраком ходил лишь один безумный старик… Как-то после рекогносцировки я долго не мог отделаться от обволакивающего и выворачивающего всего наизнанку запаха — казалось, что трупный смрад просто пропитал Кочиеры… И эти тупые атаки полиции!.. которые мы поддерживали огнем. Зачем?… если изо дня в день одно и то же: атака — отход — перемирие… Вытащат с поля трупы — а после каждой атаки десятки убитых и искалеченных!.. — и опять атака! Бессмыслица какая-то! А потом отозвали меня оттуда. Пополнение надо было обучать. Сдал батарею заму… А через неделю ее накрыла ваша…, — Сергей осекся, на миг взглянул на Вадима и тут же опустил глаза, — … Приднестровская артиллерия, — Сергей замолчал. Достал очередную сигарету. Не спеша, размяв, прикурил. И вдруг, резко вскинув голову и, пристально посмотрев, спросил: — Вадим, скажи честно…, если знаешь…, это… была 14-я армия?

— Нет. Эта была… уже!.. — Вадим сделал нажим на слово, — Артиллерия приднестровской гвардии. Мне что, как замполиту, говорить тебе о Присяге и долге, о чести офицера, которая не приемлет исполнение преступных приказов? Это ведь из-за тебя и вашего Косташа, но в первую очередь «благодаря» сыгравшему в «свои ворота» генералу Неткачеву, 14-я российская армия понесла невосполнимые «потери», ставшие… гвардией Приднестровья и… гибелью твоей батареи. Пояснить?

— Не надо. Я понял. Спасибо, — Сергей опустил голову, «по-фронтовому» — в кулачок, затягиваясь сигаретой. Помолчав немного, продолжил: — Потерь много было — у нас весь городок выл… Переформировав, опять раскидали кого-куда. Моего друга Костю, как и многих еще, в начале июля перебросили под Бендеры…

— …В Гербовцы? — Вадим перебил его рассказ.

— Да. А ты откуда знаешь? — изумился Сергей.

— Ну, ведь ты сейчас хотел рассказать об их разгроме 6 июля?… В Гербовецком лесу? — немного помолчав, Вадим спросил: — Он жив, твой друг Костя?

— Да. По ранению списали… До сих пор шея не двигается.

— Ну, тогда если увидишь его, передай от меня привет. Нет, ты не подумай, что издеваюсь. Я даже сочувствую ему. И тебе тоже… Просто мы — вся группа, были свидетелями, как «перепахивали» Гербовецкий лес. Огнем руководили с НП нашей «базы». Мы все видели! И в душах наших, и во всем городе был праздник! Скажу тебе честно еще одно: если вдруг услышишь, что, мол, это была республиканская артиллерия — не верь. На этот раз били «Гвоздики» 14-й армии, командующим которой стал, как тебе известно, генерал Александр Иванович Лебедь — донской казак из Новочеркасска. Он больше не позволил вашему Косташу превращать Бендеры в Лидице или Гернику… По аналогии, как Кейтель под Курском, Косташ за два часа до начала запланированного им наступления на Бендеры получил такой удар, после которого ваша армия так и не смогла больше оправиться… — ты знал об этом? — … за сорок минут потеряв более полутора тысяч человек. Я не буду говорить за весь народ Приднестровья, за жителей и защитников Бендер. Скажу за себя, что своей жизнью я благодарен генералу Лебедю. Если бы не тот превентивный удар «Гвоздик», то не сидел бы я уже здесь. 6 июля был мой день рождения. Он мог бы стать и днем моей смерти. Смяли бы нас утром, как консервную банку, той силой, что была под Гербовцами. Наш-то участок был бы на острие вашего удара… Ну, минут десять мы бы еще продержались… и все!

Вадим замолчал. Молчал и Сергей. Так же молча опрокинули в себя еще по рюмке коньяка, думая каждый о своем.

— Ты долго будешь здесь в отпуске? — зажевывая долькой апельсина, спросил Вадим.

— Честно говоря, это не отпуск. Ушел я из армии. Не могу больше… И из Молдовы уезжаем — не будет там жизни! Костя под Керчь уехал, брат у него там — помог с жильем, на работу устроил. Костя и нас позвал. По соседству с ним дом продается. На наш дом покупатель уже есть, но денег нам все равно не хватит. Вот я и приехал — у сестренки попросил.

Вот такой оборот дела Вадима просто ошарашил, внес в душу какую-то сумятицу. Но и от сердца что-то отлегло. Отчего? Пожалел?.. Или «возлюбил врага своего»?…
* * *

— Вы знаете, а мне его даже жаль. Жалко его сломанной жизни, — сказала Смолина Валя, когда Вадим, закончив свой рассказ, замолчал, — Поймите…

— … А мне — нет! — как рубанул в ответ ей Влад, — Он сам выбрал себе такую судьбу. И душу себе испоганил. Сколько безвинных жизней он погубил — одному Богу известно. За это Господь и обрек его жизнь на страдания. Может, хоть чуть-чуть они приблизят его душу к очищению… Все взаимосвязано в этом мире. Не будет он оставшиеся дни на земле счастлив чужим горем. Те, разорванные минами, которых считал врагами, не принесут ему покоя и любви!.. «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Господи! А как?! Как научиться благословлять детей убивающих? Благотворить ненавидящих…, гонящих?.. Любить? Молиться? В Бендерах, когда мы зашли в Преображенский собор, избитый осколками тех же мин, отец Леонид говорил: «Наше дело молиться. Мы молимся спасению душ и ваших и тех…» Но как молиться за тех? Я уже не мог. И не могу. Грешен.

— В том, что с ним произошло, можно конечно, обвинять и систему власти, в которой он всего лишь «винтик», — включился в разговор Лекарев, — Можно валить и на обстоятельства, в которых любыми способами силился выжить этот «маленький» человек, у которого свои проблемы и горести, и такое естественное желание как жить, заботясь о семье и близких, который мечется, боясь ввергнуться с ними в пропасть нищеты и бед, и, не зная как жить перед лицом надвигающейся катастрофы, совершает «ошибки». Он может оправдываться, что его вынудили, что «я выполнил приказ»…, но на нем уже столько греха, — пробы негде ставить! Равнодушие — тот же грех, это первый шаг к предательству и преступлению. Ему, как он сказал: «плевать на политику» — был бы достаток да благополучие… В конечном счете, и, на тех, у кого его мины отняли жизнь и благополучие, ему тогда тоже было наплевать. Немного утешает лишь, как показалось, его начавшееся прозрение. Но отмолит ли он оставшейся жизнью свои грехи? Помните, в Тирасполе перед нашим отъездом председатель Комитета женщин Приднестровья Галина Андреева сказала: «Ребята, если даже просто ваше участие сберегло хоть одну человеческую жизнь, ваша жизнь уже оправдана»! А чем оправдает свою жизнь он?… А такие, как он? Чем оправдывают свои деяния те политики?…
* * *

«Итак, по плодам их узнаете их». С высоких трибун говорили о добре, и посеяли ненависть. Говорили о любви и консенсусе, и усеяли поля и города трупами. Говорили о милосердии, и полили виноградную лозу слезами детей и вдов. Вот они, господа политики, плоды ваши! Вы узнаёте в них себя? А что произошло с вами, люди земли благодатной? Если именем каких-то высших интересов вы стали наводить стволы снайперских винтовок на детей, подбирающих гильзы с асфальта… И это на земле, где не похоронены все павшие, не обезврежены все мины, не распаханы все окопы минувшей полвека назад войны. На земле, где еще памятны ужасы немецко-румынской оккупации, где так и не успели поставить памятники над многими «маленькими» «бабьими ярами», где готовы были вытерпеть все — лишь бы не было войны…

Евгений Медведев

//Помни друг! Мнение авторов сайта может не совпадать с мнением автора статьи//